Сибирские огни, 1924, № 4

бессильный гнев и отчаянье. И стыд. Откуда-то пришедший, незнаемый, неожиданный стыд... Колыхнулась, взорвалась толпа—но погасла почему-то. Там, за спинами, задние увидели кого-то, удушили крики, заворчали. Там сзади—Коврижкин. — Почему галдеж? Расступились (распахнулась толпа, вобрала в себя Коврижкина, зам- кнулась), пропустили к гробу, к вдове—застывшей, испуганной женщине. — Чего шумите? Из толпы, снова наростая, вскипая полетело: — Пошто сволочь эту приказал хоронить? — Собаке—собачья смерть! — Вытряхнем стерву из гроба! — Вытряхнем!.. Но, прорезая толпу и разноголосый галдеж, Коврижкинское властное, !фемневое: — Эй, тише!.. Помолчите-ка! Эй!.. И смолкло. В едва осевшую тишину, в отстоявшемся молчании плеснулся бабий голос: — Господин... Товарищ командир! Позвольте!.. Товарищ!.. Ко гробу, к вдове, к Коврижкину протискивалась (за нею следом конвоир) растрепанная, раскрасневшаяся, толстая, совсем не в себе Короле- ва Безле. Протиснулась, отдышалась, сомлела. — Господин товарищ... Позвольте об'яснить вам.. Позвольте. В серых Коврижкинских глазах—изумление. Жадное любопытство в толпе. Новая тревога у молчащей (ушибленной, придавленной) вдовы. Коврижкин скосил губы, усмехнулся: — Ну, в чем дело?.. Говорите! Королева Безле оглянулась на вдову, передохнула и: — В этом гробу нет подполковника Недочетова... — Вы врете!.. Как вы смеете!.. Тут мой муж!., мой муж!.. — Лопнуло молчание. Вскинулась, ожила, затрепетала вдова.—Вы врете!.. Повел бровями (удивленно и досадливо) Коврижкин, рукой взметнул и вдове: да замолчи, мол!—и строго толстой, растерянной: — Говорите-ка толком—в чем дело? — Да я толком: никакого Недочетова тут нету!.. Не хороните, пожалуйста, не хороните!.. — Кто?! Широко раскрыты глаза у вдовы, Валентины Яковлевны, а в глазах последний, обжигающий испуг. — Кто?!—Эхом отдается в толпе. Но оборачивается Коврижкин, и толпе: — Помолчите! И снова к толстой, нелепой, к Королеве Безле. — В чем дело?.. Спрашиваю—в чем дело?.. Кто в гробу?.. В гробу •ктп'?