Сибирские огни, 1924, № 4

А. Несмелое У с т у п ы . Стихи. Тираж 350. Владивосток. 1924 г. В-этой изящной и редкой книжке собра- ны стихотворения странные и прекрасные.. Автор почти неизвестен. Из его стихотво- рений в последние годы появлялось в печа- ти, кажется—только одно—«Память» («Как старьевщик роюсь в стародавнем» - «Сибир- ские огни» № 1. 1924 г.). Вероятно потому, что среди наших барнаулок и папах Не- смелое кажется героем какой-то ненапи- санной, а может быть и очень старой, оперы. В редакциях от стихов требуют со- временности и выводы складываются не в пользу автора. Однако, хотя Тоска уже ходила в загс и называется Жанной, поз- волительно любоваться прежде всего музы- кой и мастерством артистов.. Впрочем, по вопросу о «современности» надо сделать оговорку. Несмелое современен, как артист, играющий для кино, но творчество его расцвело не под нашим солнцем. «Уступы» изданы во Владивостоке, на параллели юж- ного берега Крыма, в окружении воющих морских ветров, морских прибоев, «мор- ских чудес». «Хлыстом из гибкого металла Захлестывало далеко, И наносило, наметало, Натаптывало облаков. И опрокинулось на пляжек, И взбешенное помело Гряду сырой и белой пряжи На водоросли намело... На отмели, где в знойной лени Томились женщины с утра, Ложились, как хвосты тюленьи, Волн вывернутые веера. А у кабинок, голубые Огни затеплив на челе, Перекликались водяные, Укладываясь на ночлег...» Прибавить к этому, непонятному для равнинного жителя, пейзажу бутафорию десятка владивостокских республик, фор- мы армий, дюжины наций, говор почти всех наречий земного шара, и мы поймем, почему у Арсения Несмелова выкристалли- зовались такие театральные, кинематогра- фические образы. «Когда пришли, он выпрыгнул в окно. И вот судьба в растрепанный блок-нот Кровавых подвигов-внесла еще удачу. Переодевшись и обрив усы, Мазнув у глаз две темных полосы, Он выехал к любовнице на дачу. Там сосчитал он деньги и патроны,— Над дачей каркали осенние вороны,— И вычистил заржавленный Веблей. Потом зевнул, задумавшись устало, И женщине, напудренной и вялой, Толкнул стакан и приказал", налей. Когда-ж граната прыгнула в стекло И черным дымом все заволокло, И он упал от грохота и блеска,— Прижались лица бледные к стеклу, И женщина визжала на полу, И факелом горела занавеска». Героини Несмелова подобны героям. В их черных кудрях «трепетание крыла», они носят матроски и револьверы... «Крутилась ночь, срываясь с воя, Клубясь на облаках сырых. З а вами следом крались двое, Но вы опередили их». Кроме этой ночной музы Арсения Не- смелова, в плаще и гриме, у него есть дру- гая не менее прекрасная и бесконечно бо- лее близкая нам. «Муза бега бешеная муза». Несмелое может любоваться дымогарны- ми трубами, грохочущим бродягой-парово- зом, у которого «стройная и легкая душа», химической реакцией... «Когда в охлаждаемую смесь кислот Вливают грицерин струею тонкой. И выделяется окисленный азот Бурым испарением над воронкой. Когда молекулы получаемого вещества Гудят в сосуде, грозя распадом,— Если закружится голова, Комната грянет дождем стоградым. И когда разрывается снаряд, Разорвав короля в торжественном появленьи,— Старухи крестятся и говорят О наступающем светопреставленьи». Поэтому «Credo» всей книжки является «Воля»,—преодоление своей темной души и машинное преодоление природы. «Загибает гребень у волны, Обнажает винт до половины, И свистящей скорости полны Ветра загремевшие лавины. Но котлы, накапливая бег, Ускоряют мерный натиск поршней, И моряк, спокойный человек, Зорко щурится из под пригоршни. Если ветер лодку оторвал, Если вал обрушился и вздыбил,— Опускает руку на штурвал Воля, рассекающая гибель.»