Сибирские огни, 1924, № 4

.«стоевским одного тонувшего в Иртыше, вопреки приказания начальника*). В Семипалатинске пришлось слышать о следующем: среди офицерства был некто Веденяев, известный Семипалатинским старожилам под именем «Бу- рана>х При экзекуциях солдат он строго следил за тем, чтобы преступникам .не делалось никаких поблажек. Когда Достоевский в первый раз появился в казарме, «Буран», указывая фельдфебелю на Достоевского, обронил: — С каторги сей человек. Глядеть в оба и поблажки не давать. Совет начальства был принят фельдфебелем к сведению. Однажды -фельдфебель отдал какое-то приказание Ф. М-чу. Фельдфебелю показалось, что рядовой Достоевский недостаточно быстро исполнил приказание. Тогда фельдфебель подошел к Ф. М-чу и сильно ударил его по голове. Об этом слу- чае Ф. М. будто бы ч вспоминал с величайшим негодованием (Скандин). Но с .другой стороны у нас есть категорическое заявление Врангеля о том, что все рассказы о физическом насилии над Достоевским чистейший вымысел. От самого Достоевского не осталось непосредственного сообщения о насилии над лим. Трудно допустить, чтобы Ф. М. умолчал об этом из-за какого-то ложного чувства—стыда. «Записки из мертвого дома» обнажают такие язвы человеческой души, что вряд ли бы Ф. М: стал умалчивать о расправе над ним, если бы таковая была. Итак, почти после десятилетнего пребывания в Сибири, Достоевский вернулся в Европейскую Россию. Какая же у него осталась память о Сибири? Какие воспоминания о ней вывез Ф. М.? Ответом могут служить следующие строки из письма Ф. М-ча к Врангелю от 22 сентября 1859 г., когда он ожи- дал приезда Врангеля в Тверь: «Поговорим о старом, когда было так хоро- шо, о Сибири, которая мне теперь стала мила». В романе «Униженные и Оскорбленные» мы также видим отражение сочувственного отноЩения Достоевского к Сибири в словах одного из дей- ствующих лиц—Ивана Петровича, обращенных к Анне Андреевне: «Полно- те, Анна Андреевна, в Сибири совсем не так дурно, как кажется». Один из друзей Достоевского, Милюков, говорит, что «Достоевский никогда не жа- ловался на свою судьбу. Достоевский как будто бы был даже благодарен судьбе, которая дала ему возможность в ссылке не только хорошо узнать русского человека, но вместе с тем и лучше понять самого себя». В «Идио- те», устами своего героя, князя Мышкина, в котором заметны многие черты самого Достоевского, Ф. М. говорит: «Мне показалось, что и в тюрьме можно огромную жизнь найти». Находясь в каторге, в обществе товарищей, покры- тых отвратительной корой преступлений, Достоевский иногда встречал в них <. черты самого утонченного развития душевного: думаешь., что это зверь,— : продолжает Достоевский,—а не человек... и вдруг приходит случайно мину- та, в которую душа его невольным порывом открывается наружу, и вы види- те в ней такое богатство, чувство, сердце, такое яркое понимание и соб- ственного и чужого страдания, что у вас как бы глаза открываются, и в пер- вую минуту даже не верится тому, что вы сами увидели и услышали» («За- писки из Мертвого дома»). В 1911 г. исполнилось 30-тилетие со дня смерти Ф. М. Достоевского. Вспомнили о нем и в Семипалатинске. Семипалатинский Отдел Российск. Географического Общества обратился в Городскую Думу с ходатайством о наименовании одной из улиц в честь Достоевского и о прибитии к дому Ле- *) К. Кеннян. «Сйбирь и ссылка», Т. I, 1906 г., стран. 113—114.