Сибирские огни, 1924, № 3

С а у д а к а с . В тяжелые годы колчаковщины, когда казаки атамана Дутова в Тургайской области жгли оранжевые степи, атаман Дутов производил мобилизацию среди киргиз, и не пожелавших взять оружие убивали. Приехали казаки в Тургайскую степь Сары-арки и стали косить аулы киргизские. Каждый киргиз—это чиинка, соломинка и складывали в копны, только каждая соломинка в копне была киргизским телом. Высоко летали, не шевеля ьрыльями, серогрудые коршуны и за- унывно кричали надоедливым заунывным свистом. —Посадили мобилизованных киргиз в вагоны, в ящики—говорил Саудакас, словно в спичечные коробки натолканы мы спички. Жаль было Саудакасу жену, детей юрты родной степи и сон бе- жал от Саудакаса, как тарбаган—ускакал и только, одна мысль начала расти и скоро выросла тарантулом мохноногим, прожорливым и пожирал тарантул все мысли и оставлял надоедливые слова —Тургень джаргень джер яни ни алган тендек иматул, слышишь, Ибрагим,—Тургень джар- гень яни ни алган тендек иматул. — Стучат колеса,—говорит Ибрагим,—надоело слушать, уши болят. — Ты прислушайся, что они говорят. — Где родился, где рос какой человек. Забыть может пять вос- ходов солнца слушал Саудакас песню колес. Сон улетел быстролет- ным лачином, а колеса надоедливо кричали свою железную песню— Тургень джаргень джер яни... и были слова одинаковы, как трава чий. Привезли киргиз и заставили рыть ямы длинные, вбивать колья и обматывать колкой проволокой, как кустарник чий ченгиль проволо- ка, такие же колючки. Ибрагим отказался рыть землю и сказал зна- комому казаку, который прежде часто гостил у Ибрагима. — Днрюшке, ты сдурел что ли, не буду Днрюшке рыть землю, степь-матери больно, степь кормит, зачем буду землю портить, не буду. Выстроили виселицу и для устрашения первого повесили Ибра- гима. Подошел Саудакас и говорит, а сам плачет и, как ребенок, ути- рает слезы кулаками. — Днрюшке, ты что, не узнал чго-ли, свой человек это—Ибра- гимка, сколько раз баранину ел, сдурел что-ли,не узнал что-ли? — Молчи, Саудакаска, и тебя повешу. — Мой весить нельзя, нам больно будет - и отошел Саудакас, на- пугались мысли и притихли. Скоро закрякали невидимые утки, летели пули, как степные осы, жалили людей до смерти. Прислушался Саудакас и удивился, невидимые утки крякали, же- лезным криком крякали: Турген джерген джер яни ни алган тенден ймутул—где родился, где рос какой человек забыть может, и узнал Саудакас от Днрюшки, что это войско, нанятое богачами, воюет против войска бедняков, не желающих своими трудами увеличивать богатство богачей. — Д ты что, Днрюшке, сдурел что-ли, Ибрагимку повесил, мой шиб- ко напугался. — Да, Саудакаска, попал в колесо, одним сповом в переплет, а как избавиться не знаю; вы, киргизье, сутяги и на этот счет мастаки, мо- жет придумаешь, раскинь-ка как мозгами. Ибрагимку мне и самому жаль, да ничего не поделаешь, служба колчаковская. — Бежать, бежать надо—сказал Саудакас. — Ну, ты, дурак, тише—и наггйкой огрел Днрюшке Саудакаса.