Сибирские огни, 1924, № 3

Петруха сидел и ничего не слышал, потом встал, достал партий- ный билет, на стол бросил. — Вот... возьмите... Все обернулись. Кузьма глазами впился. — Это пошто?.. — Не надо... Не могу я быть коммунистом... Поняли? Но понять было трудно. — Надо родиться не эдаким... Чумазый я, и все-то мы чумазые... Для новой жизни надо новых людей... Чистых. Схватип шапку и за дверь. Домой идти было страшно. Опять улицы, переулки... Спит село... Только лес за селом шумит: монотонно, тоскливо. В переулке мелькнул огонек. Подошел—баня. Кто-то ворочается в ней, стучит. Забарабанил в окно. — Отвори-ка!. — Хто там?.. — Чумазый... Отворяй... — Ай, господи!.. Заметалась по бане, вынырнула—старуха. — А-а... бабка Акимиха!.. самогоночку гонишь?... Дело!.. — Ды я... ды я... Прости, Петро Иваныч... для себя только... — Так... дело... И всю ночь клубил... С каждой чашкой становилось легче. Пил, пока не свалился Утром Варвара увела домой. Помер мальчик. Петруха сколотил из горбылей гробик и опять запил. Два дня пил и путался в длинной шинели по улицам и переулкам. Ночью вышел за село, тонул в снегу, голыми руками обнимал обмерзшие сосны и, шатаясь из стороны в сторону, шел дальше... Утром лесник в об'езд поехал Петруху нашел. Долго самогонным первачем оттирали руки, ноги, лицо. А Петруха лежал и мутными глазами смотрел в потолок. Еще больше мучило сознание теперь: — Пьяница. Медленно опустив голову, шел в Березовку. От школы через площадь на кладбище шли свои, партийцы. Ко- лыхалось красное знамя и также мерно колыхался на плечах боль- шой белый гроб. Умер красноармеец от тифа. Пели. И оттого-ли, что песня была родная, на фронтах срод- нился с ней, или оттого, что знамя красным крылом позвало, ветре тил—слезы прошибли. Не думая вошел в круг, сменил Марфу и, медленно шагая рядом с Кузьмой, полным полосом подтягивал: — Вы отдали все, что могли за него, За жизнь его, честь и сво-бо-о о-ду-у у. А с колокольни медленно и мерно падал плакучий тенор: — До-он н... до он... до-о-он-н... Там священник отпевал Варварина сына. Вокруг кладбища черной стеной стоял бор; стоял, слушал пе- стрядину дней людских и щумел: тихо, монотонно, тоскливо... • Кондр. Урманов.