Сибирские огни, 1924, № 3

И еще говорили: — Марфу Доронькину хотели—та удрала... — За Марфой ке угонишься, она сама двух мужиков уберет.... Кобыла вон какая .. За селом в овраге нашли старосту с раздробленным черепом... Убирали хлеб... По полям не то, что было прежде; день и ночь тогда звенели песни, смех, а теперь придавленные ходят люди и труд бесконечно тяжел... Варвара на своей полосе. Пожнет-пожнет, приляжет на снопы, к нутру своему прислу- шается: — Не шевелится-ли?. Нет... Но она ясно чувствует, что под сердцем бьется другая жизнь... И тошно, и ненависть против него. Молилась часто: — Господи!.. Чужое вить... Ненавистное... Не хочу... На бледном лице конопатинки ярче выступили, нос заострился, как тогда, когда Машей была тяжела... Теперь с этими муками проводила и дни, и ночи. Кружилась голова, Варвара падала на снопы и в слезах забы- валась на минуту... IV Петруха Гуляев задержался в России. Перебравшись через фронт к красным, он многому научился. Жадно слушал всякого оратора. Хотелось, порой, самому подняться над толпой и рассказать свои сок- ровенные думы. Домой возвращался радостный, особая любовь была у него те- перь к человеку. По новому жить хотелось, других тянуть за собой к этой новой жизни. Ямщик в тулуп закутался, пеньком сидит на козлах, только воз- жами подергивает. Знакомые горы, дорога, каждая тропинка в лесу. Когда в'ехали на площадь, Горбун точно из земли вырос; злой он был, колючий, будто сердился на всех за свое несчастье. — О-о-о!.. Здорово, братан!. — Здравствуй!.. — Ой-ой, как тебя поцвело!., Должно не сладко на волчьем-то положении жить?.. — Всяко было... И вдруг Горбун ни с того, ни с сего: — Ну зато у тебя баба растолстела!.. Прям, как пышка, а... под фартуком шишка... И так ядовито улыбнулся, прищурив белесые глаза. — Значит, за кумынию воевал?.. Петруха не ответил, толкнул ямщика в плечо. — Айда в конец села... Хотелось скорей знать правду. Считал: — Май, июнь, июль, август... ноябрь, декабрь, январь—девять, а сейчас февраль—чужое.,. Зубы сжались, заскрипели ..