Сибирские огни, 1924, № 3

Два офицера —один белобрысый толстый, другой черненький остроглазый—в новеньких френчах защитного цвета, с новенькими, как золотые пластинки, погонами, обтянутые ремнями, обвешанные оружием, сидели за стслом и по списку выкликали. Мужики и бабы сгрудились табунком—ждали. Знали—не к добру. — Иван Барсук!—крикнул белесый, и маленькими заплывшими глазами, нахмурив жиденькие брови, окинул толпу. Вышел лохматый черный мужик, босиком, в пестрядинной вы- цветшей рубахе и в серых портах. — Где твой сын Тимофей? Иван обшарил глазами вокруг себя. — Дыть на войну угнали, ваш...бродь. — Врешь, сволочь! Со стула вскочил. — Ты кому глаза замазывать хочешь?.. Думаешь не знаем — и кулаком хрясь Ивана по скуле, — сказывай правду!.. Иван побелел... — На войну угнали .. Боле ничо не знаю... — Уланы, отпустить ему полсотни... Плакал Иван старческими слезами, нехотя ложился на землю. — Простите, ваш бродь... не виноват я... Нешто укажешь ноне сыну... Безусые уланы остервенело принялись стегать шомполами и нагайками. Иван вначале молил: — Голуб...ой...ой! Солдатики!.. Потом зубами рвал землю, кусал губы, изо рта сочилась кровь. Черными и темно красными опоясками было оплетено тело... В толпе взвизгнула вдова Колесина — зубатая баба: — Этто не закон! Ноне всяк за себя отвечай... Изгальство одно!.. Каки-таки права, штоб за сына отца пороть?!. — Уланы, заткните ей глотку... Пропишите закон в двадцать пять... Толпа колыхнулась. Колесиха еще пуще: — Не пойду!.. Слово сказать нельзя!.. Куда лезешь, чорт крэс- ношарый!.. Над головами замелькали плети. — Кровопивцы!.. М-м-м... Дьяволы!.. Рядом с Иваном стегали бабу.. — Крой ее, ребята, более по сахарнице—крикнул черненький,— пусть знает закон... — Денисов Тихон!.. Вышел рыженький мужичек. — Где сын? — Не знаю, господин охвицер. Староста в городу всех началь- ству сдал. Пашку мово тоже... — Староста, его сын был отправлен в войска?... Захар Мироныч задергался. — Сам с имя ездил... Как полагается, сдал... По спискам... — Степанов!.. Долго свистели плети и сверкали шомпола. Старосту последнего выпороли и в каталажку заперли. Выли по избам бабы, а мужики прятались и скрипели втихо- молку зубами...