Сибирские огни, 1924, № 3

Захолонул дух у Митяя. — Кричать аль нет? Хозяин копны —Данило, тот самый, что с места его согнал. Мусолил злорадно думу: — Пущай, с него не убудет небось, не бедный. Да и эти не с сыта на эдакий риск рванулись. И, как зачарованный, следил за работой. Колосья не сыпались больше... Долго вязался разбухший чувал. Темная по августу рдилась и думала ночь. Люди свое знали. Клещ: — Жнивой тише шгбарщь... Услышат. Васька: — К реке бы.. Там уж конец. В радости, в скоках, в пивище хмельном и остром Митяево сердце, когда те шли. Молчал и в себе материл Данилу: — От бедных хоронисси, пот чужой люб, вот тебе бедные и по- жаловали за ответом. Во-он оне, голубчики. И чувал полный. А мне што, наплевать—мое дело, кричать не стану. Пусть их идут... Не то еще будет, анафемы, кровососы мирские. Дайте народу отудобеть. И чувствовал себя заодно с теми. В кровях вдруг забота вспыхла: — На людей не нашли-бы... К Даниле. Убьет ведь тогда. Эх, сказать надо. Шарахнулся Васька, крик по ночи зачуяв—тихий и робкий был крик. — Братцы... Годи, братцы. Клещ не из тех: встал и спокойно в расспрос пустился. Митяй шапку смахнул и забормотал неуклюже: — Тоись... выходит.,, мы тоже понимать могим, ежели жрать не- чего. Не бойтись меня, братцы, добра вам хочу. — Спасибо, коли так — пробормотал Клещ, — а сам ты от- куда? — Да деревенские мы. Кулацкая у нас деревня-то, и живем мы под ними в обиде. Помочь - бы нам надо, для города оно легче, по- мочь-то... И вдруг заторопился: — Только вы идите, братцы. Не дай бог на Данилу на кнетесь, беда тогда будет. — Лучше-то где? — А пашней .. Лесом потом, к реке и в город... Причмокнул губами Клещ и руку Митяеву сцапал: — Спасибо, дядя. Случится быть в городе, заходи. Клеща спро- сишь, там меня всякий знает... И оба исчезли в потемках. Радостный шел к телеге Митяй. И те — впереди —шли, и росные тропы зажглись по серевшим —в зачатии утра—жнивам. Троп было три. Утром тропами пришел Данило. Две из них—те, что колосьем усыпаны — кончались пашней, а третья вела к Митяю. — Есть — прошептал мужик и пошел по третьей. Спал Митяй розовый под телегой, алой зарей оплеван. Спал и смеялся на утро. Рот у Митяя слюнявый, беззубый, а руки крест-на- крест сложены. Но когда под пинком в бок проснулся Митяй, то скри- вился рот страхом, а руки в затылке заерзали.