Сибирские огни, 1924, № 3

И к нарте. г— Та, та, поехали... Не ругал Ваську взводный. — Ну чю-ж, раз отпустили в отлучку, так отпустили. Сроку не просрочил и ладно. Завтра хоронить жертв будут, с нами пойдешь. А я так думал, что сегодня и погулять малость можно. Только-б не всем уходить, и с винтовками не шляться. Филимонов, держась за Ваську, кряхтя снимал одной рукой сы- рой и скользкий ичик. От напряжения пухлый и угреватый нос его вспотел и краснотой налился. —Подмочил портянку. Слышь, как бы чего не вышло, как уйдем? Взводный в глаза глянул. — Л что? — Так, сегодня был у наборщика знакомого, говорил что-то макак помногу ходят, табунами целыми. Взводный руки из карманов: — Ну, сейчас японцы ша! Соглашение полное подписано. Спит Васька, как собака, с дороги крепко и вкусно, а уши настеж открыты—все слышит. Снится ему, будто на Погиби идет по льду. Лед тонкий, как блин, и видать под льдом воду, черную и густую от глуби непомерной. Вдруг ветер береговой поднялся, теплый, как от печи веет, и пошел лед надламывать. Трещит лед чудесно так, будто кто над ухом полотнище ситцевое на куски рвет. И качается от ветру Васька. — Слышь, слышь! Открыл Васька глаза. Филимонов, который один с Васькой ночевать остался, сидит возле на корточках. Лицо у него сизое, как зола табачная. — Слышь, слышь, стреляют. Васька кверху пружиной и к виптовке. Филимонов за рукав держит. — Погодь, тихо. Вперед узнать надо. К окну по стенке тенями прошли. За окном — ночь суконной завесой, плотной и черной. Совсем близко, над ухом, молотками отсту- кивает пулемет. Филимонов к Ваське: — Японский „кольт", знаю. На двор выйдем, в чем дело, потиху чтоб только. В столовой старик Акерман с сыном у стола лают шопотом. У старика борода сивая и лоб, как борода, и сам он худой и белый в белье полотняном. На двор вышли, дверью не скрипнули. Как из-под снега, выстрелы частые щелкают, а пулемет—ну, вот совсем рядом. И слышно будто галка гаркнула, команда япон- ская. Л позади, откуда рассвет мыльный приходит, вместе с рассве- том мылится пеной розовой от пожарного зарева,*, облака дымные и тяжелые. И в другом, и в третьем месте. Васька шопотом: — Япенка стреляй. Цо, цо, цо. Худо есть. Го, слушь. Филимонов согнулся, из-под ладони на зарево смотрит. — Штаб-то наш горит. На третьей улице. А что другое—не знаю. В дом зайдем. Дернул Филимонов в дверь. Запор железом уркнул. Еще раз дернул и посмотрел на Ваську растерянно с испугом. Матернулся с лязгом зубовным.