Сибирские огни, 1924, № 3

И дал Ваське две пригоршни пареного в кипятке, крепкого и пахучего, как смела пихты, манчжурского табаку. Давно такого табаку Васька не куривал, злобу в кисет ссыпал и крепко шнурком затянул. Митька ласковый, как кот на печке. — Хе, хе. Вся деревня думала, где Васька. Ходили в тайгу искать. Мамка плакала. Потом лангерские рассказывали, что видели Ваську с товарищами. Молодец, Васька! Сердце у тебя медвежье, смерти не боится. Сейчас в Чомах Пашка однорукий старостой, а Васька придет станет он новым старостой. Думали об этом гиляки Чомские, когда у Пашки в избе трубки курили. В совет выберем. Хе, хе, Васька. Много приятных веаей шелестело на губах у Митьки. И хрустел Васька сладкими думками и пухло сердце гордостью, как румяная, поджареная на дельфиньем жиру, лепешка. — Гм, моя старая партизана есть, сказал Васька. Усмехнулся себе: хорошо Васька в ту ночь у Макарки думал и хорошо в то утро сделал, когда с Макаркой вместе пошел. И хочется еще Ваське про Орона спросить, хочется и не может. Стыдно про дареную вещь первому спрашивать. Ждет пока Митька сам скажет. Я Митька только под конец не сказал, а вздохом выплеснул: — Ох, зарежет собак дорога. Вчера только сынишка собак в Чомы погнал за рыбой. Второй раз уже собаки на Чомы бегают. Бгда, ей-богу. У всех наших гиляк собаки в обозе ходят. Коней не хватает. Похудел Орон, как волк по весне. Тогда Васька с лавки поднялся. — Цо, цо, жалко! Я я хотел собак просить в деревню с'ездить. Мамку и сынишку видеть надо. Однако, нет у них юкалы и жиру дельфиньего. Я Митька сладкий весь, как сок березовый. — Ты чего беспокоишься, Васька. Я накажу сынишке, чтоб мамке твоей муки и юкалы вдоволь дали. Я то, если хочешь, прихо- ди в другой раз, собак дам в деревню с'ездить. Подпоясался Васька потуже. — Ну, ну, спасибо. Счастье за то с тобой на охоту пойдет. Я в другой раз приеду. В другой раз не пришел Васька. Как на кого, а на Ваську ротный долго кричал: — Гиляцкая твоя голова. Ну что с тобой делать, когда в отлу- чение самовольно уходишь. Дисциплину мне портишь. Под суд отдам чорта косоглазого и Тряпицыну скажу. Вот те крест, скажу. Расстре- ляют, как собаку. И сказал, верно. У Васьки от страху сердце узлом перехватило, когда в штаб позвали. Тряпицын обмотал Ваську взглядом, как простыней мокрой. — Жаловался мне ротный, что без спросу отлучаешься. Правда это? Болтнулась голова у Васьки. — Правда. — Откуда с нами идешь? С Богородска? Я еще старый парти- зан. Не дам поблажки. На войне без шуток. Башку оторву. Смотри. Голос у Тряпицына совсем не злой, а Васька и без того смот- рит. Глазки черные вскинул на Нину Лебедеву. Та возле стоит, про себя улыбается,