Сибирские огни, 1924, № 3

давлеа подал докладную записку, в которой яркими мазками набро- сал всю систему управления краем, покоющуюся на самовласти на- чальства, в Сибирь был послан М. М. Сперанский с поручением выр- вать с корне а вековое зло Сибири, этот чудовищный нарост на ее живом теле. „Чем далее спускаюсь я на дно Сибири, писал М. Сперанский (Столыпину), тем более нахожу зла и зла почти нестерпимого. Слухи ничего не увеличивали, а дела хуже еще слухов"... „Если-бы в Тобольске я отдал всех под суд, что и можно было сде- лать, то здесь (в Томске) оставалось бы уже всех повесить". Конечно, приступая к обновлению форм бытия Сибири, к плану коренных-ре- форм, наивно было говорить о суде и виселицах, как о патентован- ных средствах. Суд и виселица и до Сперанского хорошо были зна- комы повелителям Сибири, но населению от этого жилось не лучше... Произвол высших должностных лиц и не отстававшей от них слу- жилой мелкоты—урядников, голов, столоначальников—давал знать се- бя еще в 30-х годах XIX века. Достаточно сказать, что в упомянутой докладной записке, подан- ной Беккендорфу, автор ее категорически утверждает, что „в преж- нее время исправники в округах были совершенными властителями, в настоящее время (1836 г.) влияние их очень уменьшилось, и они в действиях своих несравненно стали осторожнее; поселяне не обреме- няются более столь тяжелыми поборами *). Нам думается, что если до М. Сперанского брали не только с отдельных лиц, но и с целых обществ, как крестьянских, так и ту- земных, то и после него жизнь „шла своей чредой обычной", ибо „осторожность" бравших, о которой упоминается в записке, является скрытой стороной усовершенствованной техники взяточничества, а не принципиальным отказом от него. Нерчинский окружной начальник, (ставленник и протеже сенатора Лавинского) „славился дерзким искус- ством любостяжания, чему удивлялись даже подобные ему, и юриди- чески обличить такого искусного чиновника трудно по свойству на- шего судопроизводства"—так пишет министру внутр. дел стойкий в своих убеждениях ген.-губ. Броневский в то время, когда министр предлагает этого „искусного" чиновника (Бобылева) назначить пред- седателем Губернского Енисейского Правления 2 ). Ропот и стон населения Сибири как до Сперанского, так и по- сле него оставались попрежнему гласом вопиющего в пустыне. Од- нако, идея противодействия произволу и насилию не угасала и при- нимала, смотря по обстоятельствам и месту, ту или иную форму. В Иркутске, например, при полнейшем отсутствии гласности, единствен- ным средством выразить протест были подметные письма; анонимные >) ЦЯВС. Карт. 12, опись № 299, л. 10 2 ) ЦЯВС. Карт. 20, оп. № 10, л 3, 4 И после М. Сперанского служилый люд прополжал брать с общества не только деньгами, но и продуктами, например, ма- слом. За освобождение крестьян от содействия команде в поимке разбойников в Енисейской губ. заседатель Гарезин взял в 1836 г. с них 30 р. и 20 ф. масла, дру- гие от него не отставали (ЦЯВС. Карт опись № 309, стр. 8). Даже заседавшие в отдельном присутствии Енисейской губ для приема рекрут 27-го набора (в 1837 г.), воинские приемщики получали с отдатчиков, ассигнованную им сельским обще- ством значительную сумму (ЦЯВС. Карт. 5, оп. № 98. стр. 2 и след.) Не лучше бы- ло и в других учреждениях. В своих не изданных еще записках С. Б. Броневский пишет цитирую выдержку из „Очерки прошлого и настоящего Сибири" Н Кузь- мина стр. 50): .Суд и волостные правления были не только в дурном положении, но будучи под влиянием писарей из ссыльных и волостных голов дурного выбо- ра, скрывали в себе большие злоупофебления, как, например, противозаконны: и большие сборы с крестьян денег и наглое воровство общественных сумм".