Сибирские огни, 1924, № 3

Этот день был такой, как и прочие. Солнце. Небо. Майдан. И плоды. Но зачем, но зачем напророчили В этот "день мне не быть 'молодым? 8. Казбек. Жизнь—тяжелый алмазный бурав. Много видел и рек и гор. Но одна лишь любима Кура И с Давида гористый простор. Никому никогда не сказать, Даже самой близкой—тебе, Как счастливы были глаза, Увидавшие гордый Казбек. Он. двугорбый, стоял вдали, Где заката костер потухал, Приказав мне вином долить Опорожненный синий бокал. И с бокалом тянулась рука, Был безумен и дерзок тост. Перекинул все ж синий бокал Между мной и Казбеком мост. И Казбек меня тихо обнял, Целовал я седые лучи. — Д теперь пришпорь коня— Приказал мне Казбек—и скачи — Прочь отсюда! Отсюда прочь! В ту страну, где снегов тоска. И молчи, как эта ночь, Что тебя Казбек ласкал. 9 Последнее. Духан—веселый, бражный улей— Упитан сизой дыма тиной Разливанное море напареули И вечно пьяного кахетинского. Страна, где лозы винограда Щедры несказанно к человеку. Но мне дороже другая радость, Другая, северная Мекка. Зубцы Кремля. И эта площадь, Где скорбь всемирна и безмерна, • Гдэ человек—людей всех проще— Путь указал тернисто-верный. Борьба, где труд. Где труд с борьбою, Где новых дней кипит руда. О, Грузия, я иногда с тобою, С Москвою—спаян навсегда. Матвей Гиндин.