Сибирские огни, 1924, № 1

Петрович во все глаза смотрел вслед удалявшимся регенту и ста- рухе. Недоуменно пожимал плечами, крутил бесталанною головою, что-то бормотал в усы и зачем то ощупывал свой лысый, блестящий череп. „Страшная" весть. Придя домой, уморившаяся тетка Любава сначала только отма" хивалась рукой от жадно наседавших на нее с распросами соседок- — Слава богу, слава богу... Обошлось... все обошлось... А сна- чала, мамонька, сама то чуть не пропала... На волосок была. Ужо порасскажу после. Но выпив быком" два ковша холодной воды и отдышавшись, сама повела речь, чувствуя потребность разгрузить душу от массы впечатлений сегодняшнего дня. — Устроилось, обошлось, мамоньки, слава богу. Постановленье вышло, родимые. Бросить, значить „ее" свиньям собачьим порешено... Штоб, значит, сожрали. — Кого?—в ужасе взметнулось сразу несколько голосов, и дю- жина бабьих глаз жадно впилась во все еще взволнованное, но до- вольное лицо Любавы. — Кого бросить то Л обавуш<а? — Да соль то эту сатанинскую... псгань то хвостасту! — Мматы мои! — всполошенно всплеснули руками перепугавшие- ся бабы и выкатили глаза друг на дружку. — Ужасти то, ужасти какие! Ой, бабы, это что же еще такое? — А это за что же ме я мой злодей шибанул? —вдруг истошно взвыла миловидная кругленькая Марьенка, недавно вышедшая за- муж —А скажите вы добрые люди? И даже рот свой красный разинула от обиды и недоумения. — Петруха?.. То то у тебя под глазом то... — У меня, слышите бабы, ровно сердце чуяло: не буду мол со- лить. Сдохну, голодом буду, а не буду. Я вчера, как кума Архиповна посказала,—заторопилась Марьенка, стараясь привлечь на себя внима- ние соседок , - бог с ней, думаю может она скаженная какая—вон лю- ди портятся... Ну щи и подала злодею то своему, несоленые. Ну, он лаялся, лаялся, как кобель, а все таки слопал: голодный был—по сно- пы ездил. Ладно. А вечером после молотьбы, я ему кашу несоленую, а он, змей, как урежет меня девоньки, по скуле, аж избушка в гла- зах заприскакивала... Разорался еще ирод. — Я, орет на всю избу, дурь то твою бабью вышибу. Вишь, тут- же робь, мерзни, а дома де кашу жри несоленую... Понятте какое у человека... Вот тебе и „дурь",—уже весело сверкнула глазами Марьен- -ка, предвкушая как она дома, после путешествия Любавы к инспек- тору, набросится на своего „злодея" Петруху. — Ровно сердце чуяло.. Ну погоди, аспид! Бабы долго еще тарахтели в избушке Любавы, на все лады об- суждали дьявольскую соль. — А она, бабы, не прилипчива?—страшным шопотом спросила -Антошиха, упреждающе глядя на соседок свопми „коровьими" (по оп- ределению мужа) глазами. — А кго ее знает? Не иначе,—неслось хором в ответ. И встревоженные лица баб глупели и вытягивались еще больше.