Сибирские огни, 1924, № 1

Петрович, с вековечно-серебряною медалью за какие то подвиги на заплатанном „спинжаке", увидев„гиблую" старушонку, разыграл из себя важную персону. — Нужно, как говорится, обождать,—бросил он, поправляя ме- даль и солидно постукивая деревяшкой.—По какому свойственному д е л у ? - е ще строжей спросил он, нахмуренно глядя поверх платка посетительницы. — Мне бы золотой, об щет соли,—промычала Любава обесси- лев и умоляюще смотря на сторожа. Об щет значит, МишугкИ.. и соли этой проклятой, на второй линейке что... которая, значит с но- жкой... и когда еще ключ балалайкой... ой вру,— скрыпкой, скрыпкой, кормилец, вру все старая, ни весь что болтаю. Скрыпкой, скрыпкой золотой!.. Ну, которую соль не едят-не на едушку, значит, родимый, а которую соль, окаянную с хвостиком, поют... Да, да-поют которую, милое-ивец. Поют... Петрович изумленно выкатил свои буркалы и подозрительно огля- дел с ног до головы посетительницу. Вдруг он просиял и довольный своей проницательностью, похлопал себя ладонью по плеши. — Тек ты, выходит, того, бабушенция? Гм .. как говорится, мозги в смятку. Тэк-с, тэк-с, унылая женщина!.. Тэк-с, тэк-с... И еще раз внимательно оглядев жалкую старушонку, он повто- рил задумчиво: —текс, тек—с сгаруш in ция,.. тек—с, тек-с... В это время, заслышав разговор в прихожей, из канцелярии вышел инспектор. — В чем дело? спросил он с неудовольствием, строго глядя на Петровича.— Что, ты, тут бубнишь, как индюк? — Так что, господин инспектор, сумашедшая женщина, — отре- комендовал Петрович показав рукой на тетку Любаву.— Надо быть из больницы сиганула? Инспектоэ с любопытством взглянул на посетительницу. Старуха Любава и походила в это время на сумашедшую, с ужасом смотря на золотые пуговицы инспектора, строгость которого была известна всему городу. Она согнулась в тридцать три погибели и промямлила дрожа- щим голосом, ели ворочая закостеневшим языком. — Об щет соли, кормилец... Мишка то у меня совсем уже оди- чал... Уже... не откажи, родимый... Отца нет... Сиротство... Век буду бога молить... Сироты мы... — Ничего не понимаю,— нетерпеливо сказал инспектор, рассмат- ривая старуху и неособенно доверяя брехуну Петровичу. Ты, старуха, скажи толком: какая соль, какой такой Мишка? — Мой Мишка, кормилец, — ободрилась Любава приветливым тоном инспектора и кинула на него благодарный взгляд — Единый он у меня... Вся надежда. Отец умер уже пятый годок... ой, нет: шесть уже с третьего спаса бупет... Вру все старая... Болтаю.. Ну, я то тут причем? пожал плечами инспектор, нахмуриваясь,— Короче говори, старуха. Некогда мне бобы то разводить. — Так вот, кормилец, я об щ?т соли то и кучусь. Потоку как тиранство из за нее, окаянной, принимает мэльченка. Ни пьет ни ест. Ночами бредит. Матвейка 11оросятничихин—Лукейки, значит, старшень- кой то-трень^ал утрось, что „она" проклятая, всему голова. Так уже ты, кормилец, положи ей запрет,., соли то этой болестной. Потому