Сибирские огни, 1924, № 1

Чо-ошь, черна вас немочь то! — огпинывалась она от визжавших на весь квартал чушек, вырывавших кормушку из рук словоохотливой хозяйки. — Видишь ты, — мучилась тетка Любава, стараясь и сама понять и об'яснить Архиповне суть дела.— Похоже как будто хлопотать... Пес ее знает, об щет Мишутки, значит... Вон сно что... гляди-ка ты, — опять просочувствовла Архиповна, подходя ближе к сОседке и масля ее глазами.— Да он что у тебя?.. Чо-шь, холера же вас закрути! Ненежоры!.. Балует он что ли, Минь- ка-то? — Как бы тебе сказать? — потерянно бормотала тетка Любава, чуть чуть не плача.— И не балует, а все, девка, сумует, все как то су- мует. Все пошто то здышет.. здышет... Все здышет... Ночами турусит. — Эвона! Так ты ж, девка, к дохтору лупи, — разочарованно во- скликнула кума Архиповна, поняв, наконец, в чем дело.— Он, регин то, какую лихоманку понимает по брюху то... К дэ-хтору! — Вишь, оно дело то какое,—все тем же убитым тоном продол- ж а л а Любава, страдальчески смотря на резонную куму.— От соли будто это у него... Хворь то... Матвейка давеча толмачил. От соли? — разинула рот Архиповна, снова заинтересованная.— Об'елся никак? Гляди-ка ты... Чо-шь! Язвы!.. — О, господи, батюшка. Как есть, ну хоть зарежь ни лешего сама не пойму!—воскликнула тетка Любава, не выдержав допроса. Ну хоть в земмю живую закопай... Матвейха давича тренькал такое, что.. Ой, кума... Головушка моя кругом... Говорит, Матвейка то, слышь, что будто бы соль то эту, анафемскую, не пьют, не едят, а... поют... — Соль поют? — вытаращив глаза, так и окаменела Архиповна. Даже кормушку выпустила из рук. — Да ты, баба, в уме? — кое-как придя в себя, испытующе за- глянула она в пустые гла а Любавы.— Ты что это, кума блажишь то? — Ой, не говори. Сама, помереть ничего ни пойму...— даже за- стонала несчастная Любава. И еще брякал Матвейка, что соль то будто бы эта с ножкой... и с хвостиком. . — Сду-урела?! — сначала испугалась даже Архиповна, но потом, взглянув в жалкое лицо Любавы, она вдруг грянула на всю ограду, колыхая необ'ятными грудями: Ха ха-ха!.. Ха-ха ха!.. Ха-ха-ха!.. Ой умо- рила, старая, — задыхалась Архиповна со слезами на глазах. — Пойди кума проспись лучше.—Х-х-ха! Хха-ахха-а!.. Хххха-ах-ха-аа!.. Но тетка Любава только махнула рукой и с темным лицом, без единой мысли в голове, медленно поплелась дальше. Оглянувшись от угла переулка, она видела, как толстуха Архи- повна держалась обеими руками за живот и, приседая, рассказывала что то сбежавшимся на ее дикий хохот соседкам. — Ну, поржет теперь кобылища,— беззлобно пробормотала ста- рая Любава, прибовляя шагу. А и смешногото, гляди, мало. Выть на- до... О матушка троеручица! У инспектора Со страхом и трепетом вошла тетка Любава в уездное училище („Просто ужасно,"—характеризовала она после свое состояние при посе- щении грозного инспектора).