Сибирские огни, 1924, № 1

Покаяние. Больше Мишка не мог. Бросил всех и в беспамятстве побежал ^домой. — Мгмушка,—закричал он, хватая ее за подол,—мамушка. Я не боюсь больше его Мамушка, я буду всегда любить тебя. Я всегда, всегда буду молиться богу... И к л а с т ь ся в землю. Мамушка... Потом он „разгорел". Мать убивалась и „без утыху" его целовала. Когда же пришел в себя, все рассказал. Мать сначала испуга- лась, а п том, выслушаз до конца, давай счастливо хохотать: — Дх вы, баловники, баловники. Так только этим то вы меня мучили? Дх вы, дурашки. После этого долго говорила Мишке о том, что все это пустяки. „Илюшка играл*. Что бояться некого. Но нужно слушаться мать. — Ух ты, мой дурашенька, обняла Мишку мать. И стало ему все так просто и правильно. Д потом Мишка, успокоенный, зажил прежнею жизнью, какою • жил до „клятьбы": клал земные поклоны, обнимал и целовал мать, всех жалел, о всех заоотился. „Клятвопреступник". В Успеньев день Мишка пошел к тетке Ильинишне. Старуха обрадовалась ему. — Мишенька мой пришел. Ты что же это меня забы-ыл? Д чаек-то я как нарочно какой насливала. Об'еденье. Мишка светло улыбался доброй тетке и терся около нее. Илька ловил на печке рыбу и все видел. — Садись, Минюша,—сказала тетка, погладив его по голове, когда чай был готов.—Попьем чайку. Д мой ет, четкур, где-то носится. Полкат Полкашка. Что и за дьяволенок! Кушай со сметанкой-то. Огурчик, вот, отведай. Кушай, дитенок. Мишка пил, а за вторым стаканом заметил на печке Ильку. У него дрогнула рука, но новое решение от этого лишь окрепло: „Ьуду кланяться, буду молиться, буду любить мать",—вертелось в голове. Д тетка радушно угощала. Но вот и третья—предельная. Илька осторожно сполз с печки: „Неужели гад?" Мишка, меняясь в лице, допил последний стакан, решительно поднялся, перекрестился широчайшим крестом, каким никогда не крестился—и поклонился в землю... Еще раз поклонился, а потом, не- вольно взглянув в искаженное, меловое лицо Ильки, без чувств по- валился на пол... Талант. Таков был Мишка Козленок, и так жилось ему в своей деревне. Когда же они перекочевали в город и поселились в Зыбуне, жизнь его совершенно переменилась: он завел массу друзей и проводил время очень занятно. Д тут ему вскоре стукнуло семь лет, и мать, исполняя завет о. Ивана, отдала его в „подобающую" школу, которую