Сибирские огни, 1924, № 1

— Будет,— сказал Илька, сразу же вернув к действительности Мишку.—Это сЕерх того... Тверди за мной: во имя отца и сына, даю клятьбу, чтобы не молиться богу .. Ни на коленах, никак... чтобы не кланяться в землю... Чтобы не любить мать... И чтобы не целовать... И чтобы играть со всеми ребятишками... Илька подумал и произнес последнее: — И чтобы не ходить к нам пить карымский чай с затураном!... И чтобы в землю не кланятк ся! .. Аминь. К е д а Мишка повторил последнее слово, Илька сказал, прояснев: — Ну, Мишуха, давай помиримся... Больше так не делай. Эх ты! А потом долго ГОВОРИЛ о том, что он. Мишка, сам во всем вино- ват, что из за его добродетелей скольким мальчишкам надрали чубы и что нехорошо высовываться. А потом, уходя, добавил грозно: — Но, ежели ты не сдержишь,— вот, ей богу! Илька не на шутку скрипнул зубами, потемнел и перекрестился. „Веростступиин". С той поры, после страшного случая в траве, затосковал Мишка. Видя мать, глядя на иконы, при поклонах родных, он весь оседал душой, сжимался в маленький комочек. Встречаясь же с мальчишками, беспричинно свирепел и каждь й день дрался то с тем, то с другим. Совершенно особенное впечатление производили на него встречи с Илькой. Ему до боли в груди хотелось уничтожить Ильку. Сказать ему какое-то страшное слово, от которого тот сразу бы помер; в то же сремя, он до беспамятства боялся его, и достаточно бывало Ильке сказать одно слово, Мишка повиновался беспрекословно. Как никому в деревне. Это было мучительное состояние. Мишка страдал, плакал. Много раз порывался рассказать все матери, встать ночью на колени, помо- литься, но всякий раз вспоминал при этом душистую лебеду, дикое лицо Ильки, его страшный ржавый нож, и молитва стыла на губах, а от /гски матери он бежал, как ст яда. Мишкина мать, нечаявшая души в парнишке, дгвно уже замети- ла, что творится с ним что то неладное, но все ее попытки узнать причину оставались напрасными. На вышке- Был первый Спас. Солнце играло. Непснятно — откуда находились еще в природе краски и для ма- нящего, розового в закатах неба, и для увядающей уставшей травы, и для всего милого простора деревенщины. Хорошо было на улице нестерпимо. Деревня — пестрая, цветная. Ни чуточки не боязно, а наоборот- весело, весело. Сердце даже поднывает. Слышалась гармошка. Пе:ни беззаботные, радостные дрожали в воздухе, сохранившем еще аромат уходящего лета. Сов-ем не боязно. Люди все свои. Понятные, родные... Мишка сидел в сарае. Он любил здесь бывать: здесь полутемно и тихо, тихо, как нигде на деревне. Даже в ушах звенело. Кроме того, здесь стояли бороны, верстак, две кадки, литовки и точило.