Сибирские огни, 1924, № 1

жом сбрасывал с головы серое в заплатах одеяло, хромым пауком бросалсн к окну и взбешенно ревел, приплюснув нос к стеклу: — Уж заявились, чертогоны. Чертоплясы вы окаянные, да ведь еще кичиги, анафема вам в затылок, путем не закатились. Еще, гляди, черти на кулачки не выходили. Я. Ну, не дурьи вы дети. Ну, а со- весть то у вас где же? Я? Потом, свирепо взглянув на хмурое неЗо, с которого, действи- тельно, еще не совсем были убраны серые, утренние покрывала, ка- тегорически заявлял, крестясь неимоверно широким крестом и люгым зверем косясь на безликого святого: — Вот вам моя нестерпимая клятьба, иродовы сыны: сей же минут буду палить по башкам из кананады, ежли не отвяжетесь. Из громаднеющей кананады буду сшибать, как рябчиков... Я не то, вот те же бог, затурю под крыльцо каррнетаписгон. (Петрович очень любил непонятные слова; корнет-а-пистон же казался «ему чем то не- померно ужасным). Мне недолго... Я пропадать то все едино: от вас, саддукеи аль... Один конец... Бомбишшу, варвары, не пожалею!—Сви- репо сверкал на нас глазами старый дядька. Но мы, действительно, прсдрогнув до костей и чтобы отвлечь старика от свершения очередного „злодеяния", подпускали других козырей, сами стараясь унять наиболее шаловливых. — Инспектор „нестерпимо" велел. — У р с и пришли показывать. — От Дона до Додона... — Ммя у у,—не выдерживал шалун, и вся дипломатия срывалась. — Знаю ваши уроки,—еще более свирепел сторож,—за пятнад- цать то лет образовался... Не пущу. Вот вам икона,—вытаращив глаза, опять крестился он в передний угол и решительно устремлялся к койке.—Соковейте там, на снегу—бормотал жестокосердный, бросаясь на скрипучее ложе.—Пропадайте пропадом, дураки несоразмерные... В воскресенье свечку поставлю... Рупь не пожалею... Еще в кружку кину, ей-богу. И, заложив руки под крутой затылок, Петрович погружался в созерцание щелявого потолка.—fix и дурины-ж дети. Ях и салддукеи. Поло» ение наш_ делалось окончательно скверным, тогда мы, посоветовавшись и урезонив шелопаев, прибегали к последнему сред- ству: замолкнув, как по команде, мы выставляли в стекла калачи и шаньги, иногда четвертушку махорки в складчину, а Сережка Коло- сков, наш присяжный дипломат, подавал сладкий голос: — Кузьма Петрович, взгляни-ка. Уважаемый Кузьма Петрович, кавглерчик! Петрович, как петушок из иззестной сказки, долго боролся с соб- лазном, но всякий раз не выдерживал: медленно, будто ненароком, поворачивал в нашу сторону большой нос („руль", как определяли школяры всех выпусков), грозно смотрел с минуту, сдвинув брози, по- том нерешительно опускал на пол сначала деревянную левую, потом— прямо в катанок—волосатую правую негу и, горько покачав коротко стриженной головой, с глубоким вздохом, натягивал полушубок. Мы издавели радостный крик: „пальба из кананады" не будет, как не шлепнется у наших ног и „бомбишша". Действительно, минут через пять заповедные двери храма науки •открывались далеко раньше положенного времени, мы с шумом и