Сибирские огни, 1924, № 1

Обняла Марусю крепко. Но та осторожно, почти незаметно, от- странилась. Что то враждебное, Елену оскорбляющее, в этой радости чутьем учуяла. Но Елена второй раз в этот день отважно и удачно сказала полуправду. —Главное, я боялась, что Литовцев погиб, а оказывается, он неиз- вестно где. Не сердись, я, ведь, не могу к нему относится так, как вы; Он мне дорог, я не скрываю... Но я знаю, что вам он не опасен! — Ну, значит, ты свободна? Иди скорей, там мама твоя тебя ждет. Наговорила мне... Но на нее смотреть страшно! Успокой ее скорей относительно застенка. Я ночевать приходи ко мне. Степан теперь здесь. — Но меня, ведь, не пропустят? — Идите за мной. — Маруся, спасибо! Родная... — Иди, иди скорей... Приходи ночевать... Поговорим. У выхсда осияла глазами Лебедева. Напомнила обещанье. Он смущенно отвел взгляд. Часовой у лестницы подмигнул другому левым взглядом. Тот засмеялся и тоже проводил их глазами. На улице ждал и отец. Мать вся дрожала, идти не могла. Отец смущенно по- кашливал. — Дда.. Значит, пустяки. Это хорошо, что допрашивал Лебедев. Интеллигентный и чуткий человек. Большевизм у него только пагуб- ное увлечение. Очень хорошо, что именно ему поручили... Вечером доктора в слободку к больному увезли. Я мать билась в ногах у Елены. — Леночка, пропадешь, останься... Одна ты у нас! Сгибнешь, зачем нам жить?.. Леночка, дочурка моя... Ломала руки, плакала, но упрямо твердила: — Уеду, мама! Не могу! Здесь скорей сгибну... Не задерживайте. Папа вернется, трудно мне будет уйти. Если-б не эта случайность, и от вас потихоньку бы скрылась. Хорошо, что его нет. Мама, не му-учайте меня? И мать сдалась. Дочь до городского сада проводила. К экипажу. Патруля по счастью не встретили ни одного. Хорошо, что сад неда- леко... Елена мать не пустила. — Увидит... Побоится взять. Крепко, судорожно обняла Наталью Викторовну и вырвалась. Слилась с темнотой. Продребе зжали колеса. Наталья Викторовна согнулась и тихонько опустилась на землю. Прильнула к осенней, уже холодеющей, принесшей плод и долго, лежа ничком, плакала. Но домой вернулась притихшая и строгая. Доктор в тревоге метался по комна- там. Позвала его в спальню, где десять лет, бок о бок, уже не страсть, а горе делили. И до утра вырывались из комнаты глухие вскрики мужского голоса и ровный, но старый, старый женский. УН. Краски заката отыграли. Причудливые замки облаков рухнули. Остались на темнеющем небе с ерые лохматые клочья. Еще светили какие то тайные отсветы дня. Ясно различимы дорога, придорожные кусты и трава. Но с зет предночной, как взгляд больного. Тусклый, негреющий, печальный. Сгасал в нем беспощадный трепет первой