Сибирские огни, 1924, № 1

композиции и словотворчества в истинном художественном творении образует неделимое, неповторимое, синтетическое, кровеносное, а не механическое сцепление „пиррихиев" и „паузников". Этого некрафилам и алхимикам формализма не постичь, сюда власть династии опбязовских бронделясов, ныне, увы!, в русской литературе царствующей, не распространяется. Недаром Замятин в своей стаьте о „Новой русской прозе"(„Рус- ское искусство", № 2 — 3, Птг. 1923) ядовито замечает, что формали- сты предпочитают анализировать и анатомировать писателей мертвых, а не живых. Когда же берутся за живых, то получается то же, что у Ильи Груздева — в последний раз о Илье Груздеве! — когда он пытается разобраться даже в своем собрате во серапионех — Вс. Иванове. Вот, например, как он „понимает" „Синего Зверюшку"'. „Нерешительный Ерьма, так никуда и не уходит, и в этом „движении на месте", .весь комизм рассказа". Что может быть, мягко выражаясь наивнее такой трактовки „Синего Зверюшки"? Ведь в том, что батрак Ерьма никуда не уходит от кулака-собственника „Синего Зверюшки", как раз заключается глубоко трагический смысп рассказа! Ведь здесь трагедия притяга- тельности вещи, мещанского быта, собственности, трагедия „мучени- чества", пасующего перед „харчом и обувой", „энтропии", пожираю щей энергию. Ведь здесь — былинный прием (если уж говорить о приемах), взятый из былины о Святогэре богатыре, где Святогор, в ком „силушка-то по жилушкам так живчиком и переливается, грузно ему от силушки, как от тяжелого бремени" — этот Святогор богатырь тоже никуда не уходит, полоненный „сумоч- кой переметной", в которой — „тяга земная", сила земля, оседлости, имущества, покоряющая скифа, степного кочевника, бунтаря... „—тут ему пришло и кончание". . . Или, быть может, в „движении на месте" Святогора-богатыря тоже „комизм" былины?! Вот что значит оторвать форму от замысла, от интегрального целого, „как" от „что", прием от социального нутра, в нем заклю- ченного. Тогда-то и получается груздевское „движение на месте"! Это отлично понимает очень близкая формализму Мариэтта Ша- гинян, для которой, тем не менее, „стиль — всегда рв4ультат необхо- димости, а не произвола", и б о л е е того: „Стиль есть сильная личность плюс манера". 2 ) А для Груздева стиль — это манера минус сильная личность. Личности художника для него вообще не существует, лица нет — только „маска", только „поза". Отсюда — мальчиший смех над инте- ресом (пусть иногда — интересом „проницательного читателя" из Чер- нышевского) к личности Пушкина (в статейке Груздева „Сам Пуш- кин"). !) „Книга и Революция", Ns 3/15, 1922 г., И. Груздев. „Вечера серапионо- вых братьев". 2) М. Шагинян, „Литературный дневник", 37, 135. Курс, мой Я. Б.