Сибирские огни, 1924, № 1

вых образах бесконечной фильмы изучают не воду (под микроскопом или в химической реторте), но изображают самый водоворот, не догмат, но вынашивание, кипение, борьбу, кровь и слезы, и игру, и радость предродовых мук рождения догмата... Это прекрасно поняли немецкие экспрессиоьисты, для которых всякая новая форма является «импровизацией в высшем смысле этого пснятия», «форма не есть уже более нечто заранее предуказанное, безу- словное, во вне сущее, созерцаемое в себе, но, напротив того, нечто условное, имманентное—есть внешнее выражение внутренней сущно- сти, простая видимость некоего духовного содержания». ') Заметьте: это говорится немецким музыкальным критиком о формах в музыке, т. е. казалось бы в искусстве чистой формы in und ftir sich. Что же сказать о литературе? А вот для Виктора Шкловского Достоевский примечателен толь- ко тем, что „возводит в литературную норму приемы бульварного ро- мана", 3 ) для того только, изволите ли видеть, и писались романы .Преступление и наказание", „Братья Карамазовы" и прочая и пр.! А для его подмастерья Груздева все содержание, весь пафос ве- ликих художников—лишь „маскировка" приема, „оживление" маски: „Одухотворяется искусство, именно, с сокрытием приема, масчировкой его схем, путем ввода бесконечно-многообразного, жизненного, идейного и психоло- гического материала, что и создает иллюзию не искусственного, а „реальнейшего мира". Это те бесконечно-малые моманты (Л Толстой—„Что такое искусство"), из которых складывается единичное произведение искусства". 3 ) Для формалистов не существует ни исторических, ни классовых, национальных, территориальных, половых и т. д. оформляющих и в значительной мере предопределяющих эти формы сил и процессов, и смену форм пытаются эти стеклянные Курты, эти искатели „осязае- мого ничто" об'яснить просто стиранием, изнашиванием одних прие- мов, уступающих место другим. Почему риторическое, напыщенное, напудренное, в парике и па- пильотках искусство ложноклассиков родилось при королевском фран- цузском дворе XVII века, а литература сентиментальная—упрощенно- речевая, пасторальная и гуманистическая —в мещански-буржуазной Англии XVII! века; почему музыка Чайковского и роман Толстого ро- дились в России, а музыка Вагнера и романтическая трагедия—в Гер- мании; почему „Шагреневую кожу" мог написать лишь мужчина (Бальзак), а роман „Опасный возраст" (на ту же тему, в тех же формах и приемах),—только женщина (Каррин Михаэлис); почему „Евгений Онегин" мог родиться только в 30-х годах XIX века, а „Двенадцать" Блока только на пороге 20-х годов ХХ-го; почему наконец, четырехстопный ямб и женская рифма у Блока ничего не имеют общего с четырехстопным ямбом и женской рифмой у Жуков- ского—все эти классовые, национальные, половые, исторические и индивидуальные корни всякого творчества (и всякого творческого приема и формы) - не существуют для Груздевых и Шкловских: для них история литературы и искусства—лишь история приемов, масок и поз, стирающихся и подновляемых. Просто—после соленого подают ") ..Экспрессионизм", сб. статей, изд. „Всемирной Литер". Птр. 1923 стр. 233 см стр. 203. 2 ) Розанов. 7. 3 ) Альм. „Серап. бр.", „Лицо и маска", 215,