Сибирские огни, 1924, № 1

для Груздева, перефразирующего (или заголяющего) ту же мысль, суть творческого произведения—в маске, все остальное—шлак, „тен- денция", от лукавого.— „Незамаскированную местность мы называем а ис- кусстве „тенденцией". Литературное произведение, не доведенное до маски, или плохое искусство, или совсем не искусство. И, наоборот, чем художественнее произведение, тем совершеннее, но тем и обманчивее маска". •) Будущее современной художественной литературы находится по Груздеву, в исключительной завж> мости от того, - будут ли выдума ны новые формы игры, позы, маски: „Об'ективно ценные достижения явятся лишь тогда, когда будут \ найдены новые позы и новые маски". 2 ) Мысль эта - ловкое выражение несложной философии искусства современного формализма - заслуживает того, чтс бы на ней остано- виться. В ней, так сказать, весь пыл и пафос, теоретическая максима „формалистов". На первый взгляд в ней видимость, „маска" истины. Не об этом ли говорил Фридрих Ницще, провозглашая: гений—это актер, изобра- жающий свой идеал". Не это ли хотел сказать и Оскар Уайльд в „Портрете Дориана Грея", раскрыть красоту и скрыть художника— не в этом ли цель искусства? Груздев пытается даже призвать сеэе на помощь Тютчева и его знаменитое: „Мысль изреченная есть ложь"... Но тут то и разлезается бумажная маска, чтобы явить истину незамаскированную. Передать непередаваемое, сказать несказанное, дать имя и смысл безыменному и неосмысленному составляет мучительную, непреодо- лимую потребность всякого подлинного искусства и творчества. Отно- сительность всякого слова (как и всякого дела, как и всего в подлун- ном эйнштейновском мире)—относительно слова, как средства пере- дачи подсознательного, музыкально вибрирующего, в тайне рожда- ющегося и гаснущегося—составляет трагедию всякого слова и всякого словотворчества: „Мысль, как подстреленная птица, Подняться хочет—и не может" (Тютчев). Заметьте —хочет, не может не хотеть, иначе это не творческая мысль, а косный лепет,—но не может. По Груздеву же: не хочет и не должна хотеть. То, в чем для Тантала-Тютчева—трагедия, тоска творческой са- монеудовлетворенности, признак несовершенства искусства и слово- творчества—в том для Нарциса-Груздева—цель, предел, его же не прейдеши, веселая игра маркиза Позы, высшее совершенство. Белый называет свой „Дневник", свсю эпопею „я"—выражением авторского лица, ищущего сказаться, подчеркиваю сказаться, а не изол- гаться, открыться, явиться, а не скрыться, сорвать маску, а не одеть ее >) Яльм. „Серап бр." Берлин; ст. И. Груздева „Лицо и Маска", стр. 205—237,^ см. стр. 209. 5 ) lb. 237.