Сибирские огни, 1924, № 1

Я говорил: мне ничего не страшно, Но это страшно мне, Я этого боюсь! Я не хочу такого наказанья!" 1 И гибнет в бсрьбе с Ричардом английским, потому что „время сильнее чеповека". Трагедия Энрикэса („Вне закона")—трагедия всякой власти, вся- кого „героя", поднявшегося из массы и над массой. Начав с отрица- ния закона, став вне закона, бросив клич, обращенный против тирана канцлера Родриго —„мы откроем клетки, и звери разорвут тебя, укро- титель", он кончает тем, что сам становится властелином, консулом, тираном, мечтает стать императором. — Вне закона стало законом. И я—раб этого закона—заявляет о себе Энрикэс, и далее: „Закон для зверей. Законы были, законов нет, но законы будут"... 2 ) Но в руке его возлюбленной Клары меч возмездия—гибнет бо- рец против звериного закона Апонсо, Энрикэс оттого что захотел соз- дать новых рабов нового закона и насилия. . В этэм как будто пафос трагедии. Но .. тут то и страдает Лев Лунц за грехи своих адогматических братьев-серапионов... Тут то вскрывается предательская самоирония, скрытая во второй половине цитированного нами предисловия к тра- гедии „Вне закона": „Когда я писал эту трагедию я ее видел, а не думал о ней". Этот то бездушный пафос ради пафоса выдает автора с головой: в чем заключаются в самом деле действительные пружины пафоса мести куртизанки Клары? В стремлении освободить народ от нового тирана? Или хотя бы-отомстить освободителю, ставшему пала чем? Ничего этого нет: только месть оскорбленной любви, только тще- славное и неудовлетворенное желание самой стать женой тирана... А чем движется протест Бертран де Борна неприятием королев ской тирании? Протестом против унижения человеческой личности при королев жом дворе? Ничуть! Ведь приемлет же Боря королевскую волю Генриха? В основе протеста Борна—защита замка имущества, вещей, соб- ственности. И никакие авторские ремарки в послесловии к трагедии, поскольку „послесловий" на сцене не ставят, поскольку послесловия к трагедиямтзапоздалые—попытки „думать" после того, как не удалось стремление олько „видеть", уже не могут спасти концепины трагедии. Дело тут, конечно, не в моем желании навязать автору вместо одной тенденции другую, вместо идеологии туманной или противоре- чивой ясную и стройную. Но суть в другом: в том, что отсутствие своего откр^сталлизовав шегося ясного пафоса губит всю конуепцию интереснейших по за- мыслу трагедий: вместо пафоса внезакония, только апофеоз оскор- бленной и мстительной женской любвй, вместо „трагедии человека, борющегося с государственной властью и трагедии человека, стоящего у этой власти", как раз'ясняет Лунц идею „Бертран де-Борна 3 )—всего только трагедия вассала, потерявшего свой лен и борющегося за свой П lb, 44. 2 ) „Беседа" „Вне законе", стр. 119, 121. М Слонимский— „Шестой стрелковый", рассказы, изд. „круг" 1923 г, стр. 163, см. стр. 1.6.