Сибирские огни, 1924, № 1

Эта единственная философская заповедь сентиментализма из ав то-биографии собрата его, Михаила Зощенко. *) Но и это тоже про Федина, все про него же. Ибо альфа и омега его творчества—повествование о маленькой радости из большого страдания, о карманном фэнарик е—в бездне. Федин большой мастер этой маленькой темы. И хорошо, и умно, и не напрасно назвал он первую книгу сво- их рассказов: — „Пустырь". Ибо пустырем, освещенным карманным фонариком, видит жизнь Константин Федин. Не жизнь, а какой то сон бабушки из гончзровского „Обрыва", огромное серое поле, а посреди поля—щепка. Только и того. Чело- век Федина—не человек, а „ловеч/.к", как сюсюкающе - ласкательно выражается уездная Валентина Петровна у Н. Никитина (в повести „Полет"). И, соответственно этим пустым и пустынным „ловечкам", строит он скупой, сжатый и строгий скелет своего рассказа. Его герои всегда—„моноидеисты", „омеряченчые", как бессмерт- но определил таких одноклеточных „героев" Н. К. Михайловский (см. „Герои и толпа"). Какая же форма, ежели не сентиментальная повесть, рассказная пастораль, какое чувство—если не беззлобное жаление, переходящее в сентиментализм—соответствует, миру этих „ловечиков"? Этот стиль искусно реставрирует Федин. Маленькая, в горошинку, радость, скрашивающая большое горе или великую подлость,—таков этот хорошо знакомый сюжет, мотив и стиль литературы „жаления", стиль „Шинели", ранних повестей и романов Достоевского („Бедных людей", „Униженных и оскорблен- ных", „Неточки Незвановой"), стиль Андреевского „Ангелочка", из которою вытекает и лейт-мотив Федина. Вот Анна Тимофеевна, вечная наша „душенька", замученная бес- просветным трудовым тяглом: то кормит пьяного мужа—псаломщика Романа Иаковлева, то дочь—идиотку и эпилептичку Оленьку, то дву- ногую „мечту" студента-путейца, сошедшую на землю в обра зе з апу : щенного, обрюзгшего старичка-паразита Антона Иваныча Энгеля. 2 ) И светит ей радость-горошинка: то Оленька промычит идиоти- чески „ул-м-у-ма", почудится: „мама", то Антон Иваныч рук/ пожмет и хороша жизнь—и умереть легко... А для садовника Силантия 3 ) все счастье в яблонях запущенного барского сада; забыл о яблонях после революции совдеп и в лютой злобе гонится Силантий за мальчишками, сломавшими яблонную вет- ку, и кому то, сад забывшему, в отместку поджигает усадьбу—потух карманный фонарик, исполняющий обязанности „смысла жизни"... И таков же надворный советник Порфирий Максимыч, что пре- дает на фронте всех и вся, озаренный другой всеспасающей идейкой ') „Литературные записки", № 3, 1. VIII. 1922 г., стр. 28. 2 ) К. Федин „Пастырь". Изд. „Круг" М. 1923 г. стр 192, см. повесть „Янна Тимофеевна". 3 ) lb. Рассказ „Сад", 95-106.