Сибирские огни, 1924, № 1

в сценическом действии, в диалоге исчезает авторская маска—маска всероссийского Дурашкина или Глупышкина, от имени которой ведет- ся рассказ, а в ней для Зощенко—все. Эта маска самоновейшего сверх-мещанства, ведущего свой род не от помяловских кисейных барышень, не от чеховских чиновничков в футляре, но скорее от „охлоса", от чеховского унтера Пришибеева, от Замятинского Барыбы, от бывших городовых и денщиков,—срабо тана поистине виртуозно. Зощенко угадал и цвет ее брюха— синий (отсюда фамилия маски — Синебрюхов) —цвет Синего Зверюшки Вс. Иванова, цвет жандармско- го мундира. Беспрестанно повторяющиеся во всех рассказах Зощенки отсебя- тины этой маски—„катись колбаской", „вонючая история","„революция на меня подействовала", „сук тебе в нос", нарочито тупые рассуждения о „европейской всемирной войне" образуют стиль самоновейшего Козьмы Пруткова, делают автора одним из тех виртуозов, которые, по собственному его саркастическому замечанию, „на одних лишь черных клавишах могут исполнять ра зные мотивы". *) Может показаться, что наш Козьма Прутков никуда и ни в чем не ушел от „незабудок и запяток" своего предка. Разве, в самом деле, не из Пруткова этот ситцевый сентименталь- ный шарж.— „Ее (Тамару) поразил вид его (Аполлона), необыкновенно благо- родный с гордо закушенной нижней губой". *) Разве не Анфим Барыба („Уездное" Замятина) или Костя Едыт- кин, бракосочетаясь, ну, скажем, с исправничьей Глафирой („Алатырь" Е. Замятина), той, что с геранями и фикусами и, вероятно, тоже с „гордо закушенной нижней губой", могли-бы отпраздновать этакую, примерно, классически-мещанскую свадьбу.— „На высоком шкафу стоит лампа, крутит огненным языком, подпрыгивает. В комнате танец краковяк танцуют. Серьезный танец краковяк. Танцуют молча, ни кто не улыбнется". 3 ) Правда, я осмелюсь утверждать, что даже этого трехстрочия со- вершенно достаточно, чтобы признать в авторе незаурядное даро- вание, но свадьбу-то все же справляют Ба рыбы и Кости Ецыткины с Глафирами, какие бы фамилии они не носили, и справляют в старом плане, без нашего бытового Загса (Отдела Записи Актов Граждан- ского Состояния) и покойной воблы по карточке. И все-же дух воблы незримо витает над бытовыми шаржами Зощенко. Наш мещанин (военно-революционного производства)—не про- стой мещанин, он—мещанин пострадавший, познавший „жизнь, от ко- торой только два человека из тысячи становятся на ноги, остальные живут, чтобы прожит ь '. 4 ) Нашему советскому чиновнику Акакию, у кого за опоздания восемь „птичек" в регистрационной книге простав- лены,—не чета гоголевский Акакий Акакиевич и Зощенко сумел ') М. Зощенко. „Рассказы". Изд. „Картонный домик". Птг., 1923 г., стр. 145 см. расск ..Аполлон и Тамара", стр. 84. 2 ) lb, 85.; 3 ) lb., рассказ „Любовь", 14. 4 ) lb., „Аполлон и Тамара", 90.