Сибирские огни, 1924, № 1

- Как бы не были тяжелы (а они действительно тяжелы) мате- риальные условия быта наших писателей, они не могут, конечно, служить ни в малой мере оправданием бросанию в голову читателей (и в портфели редакций) жидконогих литературных недоносков. И, хоть сам^е слово „халтура" народилось (и стало делом) именно в искусстве революционных лет, но подлинный художник, как недавно заявил Андрей Белый, должен предпочесть место чистильщика сапог— производству литературных суррогатов. Не мешало бы при дверях писательских обществ и союзов начертать бессмертные слова А.Стринд- берга: „Меня торопить нельзя". Ведь как-никак, в месяц четыре „Ре- визора" не пишутся даже при даровании Гоголя. А лихорадка писания, а еще больше—печатания, уже заставила Н. Никитина выбросить (не только в журналы, но даже в сборники своих рассказов) не един пустя«4ок—тут и „Подарок Фатьмы", и „Кошка—собака", и „Мокей", и „Хлеб", и „Жизнь гвардии сапера", и не один недоносок (напр., „Ночь"). В последнем сборнике своих рассказов—„Бунт",—Никитин вы- нужден приписать (в сноске к рассказу „Ночь"): „Печатается в ис- правленном виде". Но и „исправленный вид" не имеет окончатель- ного вида: тут и сильнейшее влияние сюжета повести Вс. Иванова „Бронепоезд № 14 69", и неудачная попытка реставрации стиля „Слова о полку Игореве" (кстати уже проделанная—и при том с большим успехом—А. Малышкиным в повести „Взятие Дайра"), и даже повторение Б. Пильняка, как в мотивах (напр., культ материн- ства—„печаль на свете одна—у матери", и т. дД так и в верстке (при чем Пильняк, в свою очередь, верстает под Белого). Печален, наконец, самый факт печатания (да еще в сборнике) отрывков романа, при отсутствии самого романа. Или Никитина соблазнил дурной пример Пильняка, превратившего, вернее, перевер- ставшего сборник своих рассказов „Былье"—а роман „Голый год"? Никитин, б. м., тоже надеется когда-либо себя переверстать и с по- мощью ножниц и клея превратить ряд своих рассказов в роман? Но, думается, причина самоповгорения молодого художника, как и его собрата—Вс. Иванова сорвавшегося в последней своей повести „Возвращение Буд^ы" при попытке выйти из круга звериных тем и примитивных характеров. Для нашего времени мало исскуства луны, живущего отражением жизнк: нужно искусство солнца, наоборот, всему дающее жизнь. Исчерпала себя в соответствии с этим и форма натуралистиче ского живописного сказа, нужно скупое, строгое, углубленное повест- вование, озаренное лучем из бездны исповеди, наколенное пафосом художественной проповеди. Вагнер гениально отметил, что во всяком истинном художнике „бессознательно действует законодатель". Это уже поняли на Западе экспрессионисты. Сумеег-ли это понять буйно молодой Никитин? Тут ведь игрой, хоть и самой талантливой игрой не поможешь и никаким маршрутом, подобным маршруту м-ра Киста,—не с па- сешься. Никитин, к счастью, уже почувствовал кризис своего мировос- приятия и своей формы. Пытается построить психологическую повесть в плане событий последних лет, даже—последнего года. Первая такая повесть—„Полет". В ней от „показа" и старых своих учителей идет к