Сибирские огни, 1924, № 1

Юнкер ростовского училища, мальчик Лека, так формулирует эту веру в „нечаянное". „Мама у меня говорила: ты, говорит, Лека, нечаянно у м°ня родился... Вот все и нечаянно. Мы все нечаянно. И теперь умрем нечаянно".— 1 ) Тоскующие от пустоты внутренней и внешней пустоты уездного городка Л. „краскомы" Климович и Фирсов изобретают даже спе- циальную жуткую игру на нечаянности жизни и смерти—„кукушку": револьверный курок к виску, в одном из семи отверстий пуля, повер- нуть барабан, закрыв глаза,—и курок спустить. Блестящий, но и печальнейший художественный апофеоз этой „нечаянной" философии дан в рассказе „Американское счастье". Здесь лукаво скрытая тоска безверия выростает в мнимо шаловливое упо- добление смены властей и стихии—дикому волчку, крутящемуся по щербатому блюдечку. У Ремизова в недавно напечатанных (в „Эпопее") воспоминаниях о революции она уподобляется головокружительно вертящимся палочкам. А у Никитина — „...свистит и стонет волчок, взлетывая, вычерчивая на щербатой тарелке круг за кругом. Опять толпятся у волчка люди. Такая наша судьба. ...—Бело, красно—не напрасно... Без пристрастия, американска счастья... Ко- му, да кому"... 2 ) „Такая наша судьба в представлении Никитина. Человек обра- щается в „лживый дым", в нечаянный комочек слизи, взыскующий глупого „американского счастья" — „за пять—двадцать пять". И только „пухнет книга в Совдепе рожденная, женимся, умираем. Все вместе" 3 ). И угрюмо, как бы в ответ на веселую печаль автора, замечает Фирсов: „Чего смеетесь? Вот живешь-живешь, а потом останутся та- бачные карточки" („Полет", гл. 8). Восприятие жизни, как игры, и искусства, как лжи, совершенно опустошает талантливого художника. Если трудно было бы стать ху- дожником Гамлету, с его трагическим чувством—„распалась связь ми- ров"—этот самоцельный гамлетизм, это вечное „быть или не быть?" загубило, в частности, Леонида Андреева,—но еще труднее утвердить- ся на-чем либо „гамлетизирующему поросенку". Никитин, конечно, не гамлетизирующий поросенок, но он хочет им стать и поросячье в нем пытается охаять, охрюкать гамлетическую скорбь, а начало гам- летово становится печально смешным, когда пытается утвердить свое „быть"—на поросячьем быте. Еще Михайловский поведал нам о не- коем комике, который вслед за монологом Гамлета—„быть или не быть?"—непременно должен был вставить шутовское: „С пальцем— девять, с огурцом—пятнадцать"... Никитин, увы, слишком часто напо- минает этого комика. ») „Бунт", „Ночь", 98. 2 ) „Американское счастье", 181. 3 ) «Рвотный форт", 99.