Сибирские огни, 1924, № 1

Топчется в воротах... Успокоительно в глаза: круп лошади и спина всадника. Двором ошибся, вероятно. Но вдруг вернется? Забыла про ДЛ арфу, в комнаты из кухни метнулась. — Лена! Леночка! Нерадостное, но спокойное Еленино „а?" из-за двери, лощеная белизна скатерти в столовой, мирно распахнутые окна и в них по осеннему кротко теплый день—как бальзам для старого сердца. Мимо прошла угроза разбереженных улиц. Но когда в Еленину комнату дверь открыла, чуть-чуть сдержала вскрик. Верховой у окна стоял. Елена с ним разговаривала. По-аомашнему, вполголоса. Перегнулась через подоконник. Будто, знакомого поговорить от скуки к окну по- дозвала. И лицо конного совсем не страшное. Мирно-туповатое без- различье в нем. Но у старенькой докторши сердце ход свой замед- лило. Будто замерло на краткий, краткий миг. Потом, с силой, с болью, в сильнейшем испуге заметалась. Стоять не могла, на стул у дверей в изнеможении села, как упала. От шума в ушах слов Елены не разобрала. И все-же, безошибочно, чутьем материнским угадала: но- вая опасность для Елены. Сразу вся сумятица у лиц в дом вошла. Дыхнула, и стало ясно: весь обжитой уют комнат, утвержденное течение дней, надежда затаить, придержать около себя цепкими ма- теринскими руками Елену—все уже—прах. Дыхнет сильней, и разле- тится. Останется только то, что за стенами: непонятная Наталье Викто- ровне жестоко-тяжелая ступня возмездия. За какой, ну за какой-же грех?... — Мама, мамочка. Что ты? Дурно тебе? Вот вода... Чего ты испугалась? Я сейчас вернусь... Меня так, не надолго... Вероятно, на допрос вызывают... Ну, мамочка, помоги-же мне-то самооблацанье со- хранить. Не могу же я... Я должна спокойно, уверенно разговаривать. Мама! — Ле-еночка, доченька... А если не вернешься? Дождись папу... Как-же папа? Я? Леночка... Ах, действительно: враги человеку—домашние его. Не может понять, как нужна сейчас дочери спокойная уверенность. Ведь, Елена сама не знает, как допрашивать будут... Надо приготовиться... Ведь, Александра можно волненьем подвести. Верховой у окна носом шмы- гнул. Неторопливо и мирно сказал: — Напужалась барыня. Пущай отойдет, я обожду. На д ет ско- рости ничего не наказывали. Старый человек. Не обыкнут никак нащет нового порядку. Испить водицы игде-бы тут у вас? Обрадовалась промедлению. Как в таком состоянии мать бро- сишь? Режут сердце трясущиеся сморщенные руки, нелепо кивающая в испуге седая голова, застывший в родных выцветших глазах смер- тельный испуг. — Во двор, во двор в'езжайте. Там в кухне, у Марфы... Я сейчас соберусь... Вы не беспокойтесь, я вас не подведу. Никуда не убегу... Мне даже лучше лично переговорить в штабе... — Куды бежать? Бабе бежать не способно. Через заплот не сиганешь. А тут по всей улице сичас наши. Буржуев к штабу нащет нового распоряжения сгоняют. Знамо, не убежишь. Айда, обряжайся, а старушонку на пастелю на какую пристрой. Отойдет. Бабы всегда с визгом, а отходют скоро. Живучие.