Сибирские огни, 1923, № 4

бурелома. От выдернутых корней—провалы ям, поросшие колючекэ бояркой и малинником и редко иглами горелыми чернеют листвяги, покосившиеся и мрачные, как мертвецы, вставшие из могил и со­ зерцающие свое кладбище. Пробраться здесь невозможно. Тем временем, к границам гари, утыканным вершинами опушки, мчится буря... Тухнут в сером тумане полосы леса. Шипящий отда­ ленный гул разливисто захватывает горизонт. Уже прорезали тайгу десятки длинных корридоров и сотни поездов с шипением и грохо­ том несутся на меня. Налетает ураган на гарь. Долой белые шапки! Полетели с деревьев комья снегу, снизу пыль взвилась крутящейся стеной. Вихрик маленький, серебреный, столбиком игривым вскаки­ вает передо мной на ровной глади снега и я отшатываюсь под на­ пором могучей массы воющего воздуха. Отворачиваясь, отступаю вниз в лощину пади. Страшным хохотом закатываются сосны, заки­ дывая головы косматые в безумии веселья... Внизу ручей. Здесь тише, но снег глубокий, мягкий. Едва справляясь с ветром, черными тряпи­ цами'проносится по небу стайка тетеревов. Буря оглушила меня, пронизала холодом и, как зверь, я хо­ чу забраться в глушь, укрыться от этой восставшей на меня при­ роды. Хлюпнуло под ногой. Следы мои черные, пропитавшиеся водой. Попал на теплое место. Клубы сухого богульника путают ноги. Со­ образил, что я забираюсь в болото. Послушал, где то рядом, ук­ рытый снегом, угрожающе ворчит незамерзший ручей. Бросился в сторону, в разлог, ущельем ушедший в лес. В его сыпучей пасти на­ хохлился угрюмый ельник. И впереди, где наверху сошлись столет­ ние деревья—ветхая охотничья избушка. Провалилась сгнившая кривая крыша. На уцелевшем ребре стро­ пиль! висят сосульки моха, залитые в стеклянные сосульки льда. Печки нет, потолок завалился, кругом нетронутая шагом свежесть снега. Приют кладбищенского склепа. Больше итти я не в состоянии. Это я почувствовал определенно и, почувствовав, странно успокоился. Нет уже больше тоскливой тревоги, заставлявшей выбиваться из сил. Выбираю местечко. С избушкой рядом высокорь одеревенелой пятерней тянется из снега. Пласты земли забились между скрюченными пальцами. Заслон ог ветра. Там я сел, спиной прижавшись к корню. Стынут ноги. Руки забрал глубоко в рукава, весь сжался. Мучи­ тельный покой. Я еще мучительнее встать, шевельнуть рукой, вообще сделать движение. Я устаю смотреть, закрываются глаза. Во мне жи­ вет голод и грызется с мутным хмелем тоски. Иглы колют ноги, боль­ но подбираясь к коленям. Но вот, ступням становится легче, они уже не стынут, успокаиваются. Мысленно говорю: замерзну, замерзну.— У-у- кто-то вторит в деревьях. Холодною пылью снега мечется под­ нявшаяся поземка, тонет тайга в пучине первой зимней ночи. Белый плат разостлался уже на моих коленях, закрываются веки и подходит сон, безболезненный и теплый. Остывал я снизу, от ног и от ног же стало подыматься в меня спокойствие. Не больно теперь коленям, не щиплет тела мороз. Я уже слился с покровом снега и, счастливый, все слышу сквозь завесы колеблющихся туманов, и смотрю глазами, которым не холодно от бури. Я сижу на причудливом дне океана и