Сибирские огни, 1923, № 4

Его противник, плотный, похожий на кадку из-под огурцов и с мокрой, как от огуречного сока, физиономией, грохотал фигурами топал обеими ногами; вздутые жилы на висках, казалось, вот-вот готовы были лопнуть; посреди лба красным канатом легла накалив­ шаяся складка, а губы беспорядочно бросали: — Шах! Шах! Пат! Готово. Ставим новую. У меня 36, у тебя 43, две ничьих. Живее... И точно их подгоняли кнутом или раскаленными прутьями, кадка и запотевший носик бросали вновь фигуры на клеенку, молниеносно расставляли их по местам и начинали 82-ю партию... Я прыщавый детина барабанил: — Лс, два, три, четыре, пять, ш-шесть... Играли с самого раннего утра, разыгрывали матч в 100 партий, набрасывались на шахматные фигуры, как юнкера на публичных женщин, торопили друг друга, точно в кавалерийской атаке, при чем прыщавый детина, отсчитывавший только до шести, после чего ход или сдача партии служил им кнутом, погонявшим трясущиеся руки по бело-красным полям в атаку, до изнеможения уже потеряли силы, глаза не видели, руки дрожали и прыгали, голова отказыва­ лась работать на эти деревянные фигурки, отказывалась служить им в пьяном безумном рабстве, но хлыстом свистел прыщавый детина: -ш-ш-ш-шесть! — И вновь грохотали кони, сшибались пешки, „шахи" сменялись „матами" и „патами". Пинхос, победоносно улыбаясь, смотрел на эти глупые и бессмы­ сленные, по его мнению, ходы, внутренно возмущаясь до глубины души тем, что так поганят „святую" игру. Офицеры, заметив сбоку ироническую фигуру и потертый пид- жачек старика, бросили ему „жида",— и Пинхос, молча, но с достоин­ ством повернувшись, вернулся к своему столику. Здесь „они"— белые — не могли оскорбить его! Здесь его — Пин­ хоса— царство) Здесь они жалки и бессильны, а он всемогущ. — Ну-С, нашли ответ? — спросил партнера Пинхос, взглянув на доску через голову противника. — Есть, беру вашу пешку. — И сдаете коня? — Увидим... Эреб Пинхос поможет вам увидеть. На подушечках прыгнула пешка, сделала „вилку", угрожая одновременно коню и офицеру, офицер отступил, а конь тихо спрыгнул с доски, как кошка с подо­ конника... Юноша в пенснэ поглядел не мигая, как загипнотизированный, на доску, в ту точку, откуда исчез конь, мучительно сжал руками голову у висков и, побледнев еще более, закрыл глаза. Так просидел, впав в какой-то полусон-полуобморок, минуты три-четыре, потом вдруг поднялся, звякнул ложечкой по чашке, крикнул: — Платить! И уже совсем глухо прибавил: — Сдаю. Кругом заговорили о блестящем ходе „кофейного маэстро", о ред­ ком расчете на шесть ходов вперед, о новой вариации Гамбита