Сибирские огни, 1923, № 4

харей осталось на месяц, несколько пулевых патронов к берданке и немного пороху и дроби. Зато в лабазе будочки, выстроенной на спиленном сверху стволе дерева, я нашел два пуда соли, оставшиеся еще с прошлого года от промысла, и сейчас мастерю колоду для солки рыбы. Солнце рано садится за горы и мне не хватает дня. Андрей Иваныч ни в чем не может помочь, в этом я убедился, и он для меня, как большой ребенок. Хотя, подчас, в раздражении он больно обижает меня и был однажды . момент, когда руку мою по­ тянуло к берданке,—но тогда я был голоден и смертельно устал, а теперь я боюсь этого воспоминания. — Не могу я выносить больше ваш проклятый лес, он гнетет меня, давит,- у меня глаза заболели какой-то близорукостью, я не вижу горизонта... — Но что-ж делать, Андрей Иванович! Придется терпеть. Вы уж слишком мрачно настроены. Смотрите, убьем зверя и мясо будет. Да вероятно и Максимка скоро приедет. — Ну вас к чорту с Максимкой! Он может быть уж давно ви­ сит на каком-нибудь телеграфном столбе, а о нас и некому вспом­ нить. Нужно ехать самим вниз и все. Эту песню я не первый день слышу. Но, во первых, как пройти в нашей лодке пороги, а самое главное, куда мы выедем? В лапы к чехам? — И зверь,—продолжает Андрей Иванович,—болтовня это все. Убьем, убьем. Полтора месяца торчим в этой трущебе, а чего убили? Я вспоминаю, что недавно, охотясь за рябчиками, Андрей Иваныч увидел медведя и с тех пор далеко от избушки не ходит. Этого не го­ ворю, а только ожесточенно рублю теслой колоду, выколупывая соч­ ные смолистые щепки. — Знаете что—предлагаю я—место здесь надоело и вам, и мне. Давайте спустимся к устью Гутара, там на стрелке сохранилась хоро­ шая юрта. Рыбы в том месте больше, да, пожалуй, и зверь попадается чаще. j Андрей Иванович выдерживает марку: презрительно пожимаег плечами. — Не все ли равно,—бормочет он,—здесь или на устье,—один чорт! Но он, несомненно, рад. Это его давнишнее желание. Я же доро­ жил избушкой на случай непогоды. Поздно ночью кончаю последние приготовления к завтрашнему отплытию. Голодно от плохой и скудной пищи, шатает меня усталость и, завертываясь в шинель, я ложусь у костра, под открытым небом. Укутанные темными чехлами хвои мол­ чат высокие деревья и брызгами брильантов искрятся в черных про- галах звезды. Мы почти не говорим друг с другом. Когда Андрей Иванович спит, а я смотрю на лицо его, мученически изможденное, с вваливши­ мися щеками,— я забываю дневную злобу и мне становится страшно, точно я присутствую при медленном умирании самоубийцы. Мне тоже плохо, я сильно истощен. У меня, вероятно, кровь приливает к ногам и от этого они стали какие-то спотыкливые и тяжелые. Непонятная