Сибирские огни, 1923, № 4

Воскресенский, к концу речи устав, вытирает с лица пот, сбро­ сил пиджак, остался в белой рубашке. — Кончая, я скажу, товарищи судьи, одно в этом деле есть, ярко сказались наши ведомственные трения, ведомственная заскорузлость, формализм, неправильное узкое понимание ведомственных интересов. Есть хищения, есть все, что хотите, но только нет виновности Аверь­ янова; если бы Губэркаи, следователь и п р о к у р а т у р а понимали, поняли, что они и учреждение, руководимое Аверьяновым, части одного цело­ го—Советской Республики, а не браждующие, взаимно-топящие друг друга стороны, то они проявили-бы в этом деле больше вдумчивости, больше добросовестности... Председатель остановил Воскресенского. — Прошу не касаться того, что не относится к делу. Воскресенский махнул рукой. — Хорошо. Я кончаю... тогда бы Аверьянов не был под судом, но я надеюсь, вы исправите ошубку судебного следствия: вынесете моему подзащитному оправдательный приговор. Зуев обернулся к Кашину. — Как по вашему акт-то Губэркаи... А ? Подмочил его Воскре­ сенский? Пожалуй Аверьянов уж не так... А? Кашин промычал неопределенно: — Да тут что-то есть. Тысяча шестьсот пудов, это—сюрприз. По­ жалуй 110-й не будет. Речь своего защитника Аверьянов прослушал и понял. Аверья­ нову было немного неловко и стыдно, что защитник так его хвалил, но в то же время он сознавал, что это необходимо, необходимо окончательно показать и доказать суду и всем, что он не вор, что он работал так, как мог, как умел, работал не плохо. Аверьянову показалось, что Воскресенский это именно и доказал неопровержимо; Аверьянов тепло посмотрел в сторону взволнованного, утомленного, вспотевшего Воскресенского, кивнул eiiy головой. И улыбкой, лучистою зеленью глаз, огненной, всклокоченной гри­ вой волос, всей своей неуклюжей зелено-рыжей фигурой, ломая лед торжественности судебного заседания, Аверьянов встал, чтобы ска­ зать свое последнее слово. — Товарищи!.. Аверьянов судей не назвал судьями; к концу судебного заседа­ ния он думал о них просто, как о товарищах и свое пребывание на скамье подсудимых считал вполне установленным, выясненным недо­ разумением. — ...Мне говорить нечего; мой защитник, я его не подкупал, денег ему не платил, вы мне сами его назначили, мой защитник сказал всю правду; хвалить себя я не буду; я скажу только вам,доро- рогие товарищи, что к моим мозолистым рукам не пристала ни одна народная копейка, Аверьянов поднял, показал судьям свои длинные, жилистые, корявые руки... ...руки и совесть у меня чисты, а говорить много я не умею, у меня нет в голове столько фантазии, сколько у следователя, у обви­ нителей и защитников.