Сибирские огни, 1923, № 4

На допросах Гаврюхин, Прицепа, Брагин потащили за собой, выдали—заведываЮщего уездным отделе­ нием „Хлебопродукта" Брудовского и бухгалтера .Хле­ бопродукта" Травнина, весовщиков Рукомоева и Шилова. Брудовский и [равнин выдали—поставщиков скота Кругленького и Свидлермана. Они же указали, как на поставщика расхищаемого из заготконторы—на Лат­ чина. Травнин, кроме того, указал на отца Брудовского, как на сбытчика расхищаемого. В заготконторе и „Хлебопродукте" были обнару­ жены подлоги, незаконные акты и наглые, крупные хищения. Арестовано было около тридцати человек. Аверьянов потребовал в Губрабкрине высылки ре­ визоров. Ревизия Губрабкоина, или, как говорили, спецы, Губэркан, установила недостачу в заготконторе семи тысяч пудов хлеба и двух тысяч пудов мяса. Старший следователь Губсуда в один прекрасный день положил на стол, перед Аверьяновым белую бу­ мажку, в которой Аверьянов прочеп через строчку следующее: Я старший следователь Губсуда Калманович, при­ нимая во внимание... хищения в заготконторе носят исключительно крупный и злостный характер... пока­ заниями и документами устанавливается соучгстие Аверьянова... что предусматривается статьями... ввиду тяжести... постановил... дабы пресечь., меру пресече­ ния для Аверьянова избрать безусловное содержание под стражей в местном местзаке. Следователь... Настоящее постановление мне об'явлено. Калманович стоял перед Аверьяновым в черной барнаулке, в черной папахе, крутил маленькие черные усики. — Прочли? Распишитесь. Аверьянов поднял от бумаги бледное лицо с лихорадочным ру­ мянцем на щеках, с лихорадочным блеском в глазах, с морщинками и с синяками под глазами, со складками между бровей. Посмотрел на следователя долгим взглядом раненого, загнанного зверя. Спросил тихо, с дрожью в голосе: — Почему? Я ничего не понимаю. Калманович показал Аверьянову обломанные, кривые, редкие черные зубы. — На досуге раз'ясним, дорогой. Распишись! В голубоватом табачном дыму мелькнули бледные лица служа­ щих, мелькнули бледноголубые стены заготконторы и белые стены тюремной камеры сжали, сдавили, закрыли от глаз весь мир. И в тишине тюрьмы, в тишине одиночки уши рвал, рассверливал шум ссыпаемого хлеба, шелест бумаги, скрип перьев, стрекот машинок,