Сибирские огни, 1923, № 4
мордочка, блеснули узенькие мышиные глазки. Как в норку испуган ный зверок, юркнула за дверь маленькая головка. Дверь захлоп нулась. Аверьянов рванулся всем телом, затряс головой, плечами. Но руки у Ползухиной цепки, как лапки зверка. В зеленом платье, зе леной ящерицей впилась. Не оторвешь. Тяжело шагнул к кровати. Свалились, провалились в мягком пуху перины. Крепким, костлявым кулаком левой руки ткнул в левый бок против сердца. Охнула, раз жала руки. Такой-же крепкий и костлявый кулак правой с силой воткнул в дряблое мясо лица. Взвизгнула, застонала. Пачкаясь в пудре, в кра;ке губ схватил обоими руками за обвислые щеки, от харкался, плюнул в черные, липкие глаза. Разорвал кофточку, лиф, рубашку, юбку, еще юбку, панталоны. Хватал, мял жесткими, коря выми, крепкими, как корни, лапами, белое, атласное тело женщины. Харкал, плевал на грудь, на живот, в лицо. — Сука! Сучье вымя! Вам-бы только жрать сладко! Красть! Краденое ж^ете! Ну-ка, я посмотрю, что у тебя за устройство? Тьфу. Сволочь! Все, как у всех! Всем голодать, а вам жир нагуливать. Я вам с Латчиным покажу мягкие диваны, песцовые меха! Сволочи! Тьфу! Харк! Тьфу! Тьфу! Выскочил за дверь. Через столовую бегом. Рукавом задел, сва лил на пол, со звоном разбил стакан. У двери запутался в запорках. Сзади, торопливо шмыгая туфлями, подошла хозяйка. — Сейчас, сейчас открою, господин товарищ. С лестницы сбежал, как с ледяной горы скатился. На улице звонко звенел под ногами снег, звенел в ушах звон разбитого стакана. В голове вертелись, крутились отдельные бессвязные мысли, слова. ... керосин... дрова... дохи.... диваны... диваны... дрова... дохи.. керосин... мука.... шесть бочек негодного керосину... шесть бочек... шесть бочек... откуда это?.. Что это?... шесть бочек... а-а-а-а-а-а... вот... нашел... нашел... поймал кончик... а-а-а... Аверьянов вспомнил, что на днях Латчин давал ему на подпись акт об уничтожении шести бочек негодного керосину. Не проверял, не подозревал. И, теперь, припоминая разговор с Ползухиной,—я раскрою вашу керосино-дровяную лавочку—неожиданно ясно пред ставил себе картину кражи. Латчин—вор. Латчин украл. Но с кем? Один не мог. И опять в голове завертелось, закружилось, закричало торжествующее ...а-а-а-а а-а-а... Кладовщик хозчасти Мыльников. Мыльников. Без него не мог взять. Но тогда и завхоз Гласс. Конечно —Мыльников, Гласс, Латчин. Втроем. Подошел к заготконторе. В бухгалтерии был свет. Бухгалтер Карнацкий занимался сверхурочно. Постучался—открыл сторож, черно бородый Мордкович. Заперся в кабинете. Не раздеваясь, в дохе, сел в кресло. Голова была ясная, свежая. Мозг работал остро, легко, без малейшего усилия. Закурил. Папироса задымила густо и крепко. Ползухина подозревала его. А псчему-бы не заподозрить его и Мыльникову? Берет секретарь... Почему секретарь не может действо вать с согласия заведующего? Ага. Вот... Надо начинать с Мыльни кова. Не клюнет-ли?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2