Сибирские огни, 1923, № 4

голове—горящая копна соломы. Губы тонкие, окислившиеся от меди усов, зелены. — Ксенья Федоровна, мы с вами сейчас-же поедем в Г. П. У., где вы должны будете повторить все, что говорили мне. Ползухина схватилась за грудь, как от удара закрылась. — Нет, нет! Ни за что! — Без разговоров! Одевайтесь сию-же минуту. Снял с вешалки беличью, крытую черным шелком, шубку. Коря­ вые пальцы цеплялись за шелк, шелк скрипел. Одел силой. Насиль­ но затолкал пухлые, рыхлые руки в рукава. — Надевайте шапку и идем. Оделся сам. (В доху. С полу поднял). Схватил под руку—повел. В дверях бледные, волнующиеся, столкнулись со спокойными, рас­ красневшимися Латчиными. Латчины обменялись красноречивыми, многозначительными взглядами. Латчин оскалил желтоватые, ровные зубы, вежливо приподнял шапку. — Эээ, очерь приятно. Счастливого пути. Наконец-то наш Нико­ лай Иванович понял, что мужчина должен быть кавалером. Не грех, не грех... Дверь захлопнулась. На синем снегу, в синей тьме ночи черный, тяжелый узел шелка, меха и мяса повис на руке у Аверьянова. — Николай Иванович, умоляю, оставьте это дело. Я пошутила! Ничего у меня Латчин не брал и мне ничего не давал. — Такими вещами не шутят. Ползухина заплакала. Ей было жаль Серафиму Сергеевну. Они вместе кончили одну гимназию. — Николай Иванович, зайдемте ко мне на квартиру. Если я не выпью валерианки, то все равно ничего не скажу в Г. П. У.—буду только реветь. Зайдемте. Неохотно согласился. Шли долго. Звонко хрустел под ногами снег. Ползухина тяжело висла на руке, спотыкалась. Вел. В двухэтаж­ ном доме поднимались по темной, скрипучей лестнице. Стучались. Прошли темный корридор, ярко освещенную столовую, с ярко начи­ щенным шипящим самоваром на столе, с удивленными незнакомыми рожами за столом. И в столовой-же—толстые, неуклюжие в дохе и шубе затоптались у двери в комнату Ползухиной. Аверьянову пока­ залось, что она возилась с ключем и замком не менее пяти минут. А сзади, в абсолютной тишине столовой, на столе самовар шипел, свистел, как паровоз. Кололи затылок, спину недоумевающие, любо­ пытные взгляды. Наконец, вошли в комнату. Щелкнул включатель. Комод, зеркало, безделушки, коробочки, флакончики. Кровать под кружевным одеялом. Сбросила на стол шубку. Стала среди комнаты. Аверьянов у комода. — Николай Иванович, милый, пощадите Латчиных, не губите меня. Что хотите со мной делайте, но в Г. П. У. я не пойду. Хоть убейте—из комнаты никуда не выйду. Не успел опомниться, отстраниться—подошла, обняла, повисла на шее, положила голову на грудь. — Милый, ну зачем тебе это? Гихо полуоткрылась дверь, просунулась прилизанная головка хо­ зяйки. На секунду только показалась острая, сухонькая старушечья