Сибирские огни, 1923, № 4

Только к вечеру вернулось околелое тусклое сознание, выкати­ лась из стеклянных глаз первая живая слеза. И когда увидел, как обожгла она синеющие ноги дочери, поднялся Пинхос, положил ря­ дом жену и дочь, и, судорожно припав трясущейся седой бородой и окоченевшими губами к их платьям, прошептал: — Мои дорогие королевы. Черная и белая королевы мои. Возь­ мите с собой вашего короля. Возьми, дочечка, возьми-же... Ну, что вам стоит взять с собой вашего короля? И родились из глаз теплые, совсем простые, человечьи слезы, а костенеющие губы, между тем, повторяли бессмысленно: — Шах и мат. Шах и мат. Шах й мат... III. Черная рука этой ночи зачеркнула летопись всей его последую­ щей жизни. Не было больше ни вчера, ни завтра: утро походило на утро, ночь—на ночь. - Жизнь была пуста, как шахматное поле после игры... И даже не было ужаса обыденности в душе старика: был лишь обыденный ужас, обыденный вой снарядов, обыденный звон разбиваемых стекол, обы­ денная кровь, докучные приходы и уходы белых и красных... И только там, в этой кофейне, на вонючем дворике, каждый день игрались новые партии, рождались новые комбинации, по новому сра­ жались деревянные солдаты, офицеры и короли, прорывались осле­ пительно-необычные ходы, безжизненно-радостные откровения в та­ бачном дыму... Да, никто не мог выбить его из этой неприступной крепости, куда заперся от жизни молчаливый часовщик. Утром починял остановившиеся счетчики времен, а вечером без­ звучно хохотал над временем, над разгромленным своим местом в жизни, над окровавленным пространством, хохотал на маленьком клет­ чатом островке своей нирваны и был всемогущ, и был непобедим... Так, по крайней мере, думал старик до памятного, страшного дня, быть может, самого страшного дня всей его жизни... В этот день не гремели пушки, стихли обезумевшие дома, и даже меньше рычали грузовики, и даже меньше стреляли из окон и в окна... Но в этот день пришел в кофейню высокий, худой, с русой ше­ велюрой и нагло смеющимися рыжими глазами... Да, наглыми, рыжими глазами—Пинхос это сразу беспристрастно заметил, еще до тех пор, как тот сел за шахматную доску—он это ре­ шительно утверждает. Его никто не заметил—мало-ли народу протекает через кофейню, мало-ли кто заказывает черный кофе и курит вонючую махорку, мало- ли народу сидит в углу, и, насвистывая, играет „только на деньги", только за наличный расчет (находятся-же спекулянты даже в игре вечности). Единственно, чем обратил на себя внимание „Патлатый"—так его позже здесь именовали,—так это тем, что в лютую декабрьскую стужу ходил без пальто, без галош, в летнем парусиновом костюме, и только черная дамская кофта в талию, с старомодными буфами, едва дости­