Сибирские огни, 1923, № 4

ставлять стулья и столики в два длинных ряда, с проходом в центре, спеша исполнить волю Пинхоса. Руки его дрожали, куда-то в сверкающую пустоту души падали выстрелы и крики, а он метался меж рядов, как в мышеловке, бросая ход за ходом, нападая беспощадно, стуча фигурами, занося их над головами противников, как мечи, и грозно, сладострастно пригова­ ривая: — Шах! Шах! Хе-хе, вы получите мат через шесть ходов. — А с вами—очень просто! Потеря рокировки и ладьи, можете сдаться. '— А вы, господин офицер, можете бросить вашего короля под стол. Моя пешка убьет вашего короля,—будьте спокойны. Неслышно заламывал руки, хохотал полубезумно, сладострастно, сбивал белых офицеров с доски, подбрасывал в воздух коней и с ка­ кой-то сатанинской скорбью наблюдал эти озлобленные и бессильные лица, эти истерические движения и, как рок, неизбежные поражения... Прокаженное, в струпьях тающего снега и слезящихся окон, заглянуло утро в кофейню, когда Пинхос кончил... Сыграл с ними трижды по 12 партий зараз,—и выиграл все, до последней. Гордо отказался от ставки, бросил на стол их рубли и пятиру- блевки и выбежал, рыдая, из кофейни. Так бежал, громко плача, по могильным разгромленным улицам, в страшном предчувствии последней потери, навстречу разбитым ок­ нам и вырванным дверям, навстречу пьяным бандам и стихающим стонам, навстречу солнцу, этому сверкающему медному громиле, от­ давшему на поругание ночи потухшую землю, громиле, пришедшему лишь утром, чтобы холодно, насмешливо осветить кровавые плоды своего предательства... И, когда увидел простертый через порог труп жены и мертвую, раздетую, изнасилованную дочь, не крикнул, не удивился, точно зара­ нее, там, в этой фантастической ночи, меж черных столиков, уже ви­ дел однажды эти дорогие трупы, уже знал однажды тайну своего горя... Раскинул руки в тупом молчании комнаты и кому-то знакомому и невидимому, кивая головой, сказал бесстрастно: — Итак, шах и мат... Увидел рассыпанные у обнаженных светлых колен своей девоч­ ки шахматные фигуры, видно, скрыть пыталась в последний час своей жизни, упал на пол в пальто и шапке, на коленях собирая малень­ кие фигурки. Расставил на клетчатой доске, сел в чулках, посреди комнаты, на полу, как евреи для „шиве“ , *) между трупами жены и дочери и стал, бессмысленно бормоча и пришепетывая, вслух играть с собой в шахматы. В распахнутые двери, в разбитые окна, с воем ворвался визгли­ вый ветер, ошалелые били без перерыва сорванные со стены, сбро­ шенные со столов часы, а он, сняв у себя короля, продолжал свою надрывную, безумную игру с самим собою... *) Траур по покойникам.