Сибирские огни, 1923, № 3

Наконец, в улице—здесь поле^гче. Пробегут, встанут отдышаться. Клуб темен. Большие окна мертво белеют ледяными занавесками, Дверь заперта. — Я говорил, не состоится. Эх, перли зря, чорт его дери!—Теп- ловодский выругался. — Ничего, прем обратно. Назад—легче. Ветер в спину, подгоняет—катишься на парусах. На углу оторвало вывеску, висит, раскачиваясь; раскачается— трах об стену. Опять мотается. Под ногами железные листы—с крыши содрало. Гремят, шевелятся. Ну, мятелица! В поле что творится! За горой свернул Треухов влево, к себе на седьмую. Тепловод- ский звал продолжать, соблазнял вишневкой, но тот устоял. Спать тя­ нуло, ослаб, вязнут ноги. Торопится, задыхаясь—скорее в постель. Ветер бьет в спину ло ­ патой, хохочет в затылок, свистит в уши, плюет в лицо холодными хлопьями из широкого рта. Горит лицо под градом булавок, а под шапкой жаркая испарина. Тяжко в еноте, полы хлопают, на спину полпуда налепило. Слава богу, еще один квартал и дома... И вдруг почувствовал—не услыхал (где за воем услышать!) бег человека за спиной. Чутьем, внезапно обостренным, звериным, понял, что человек—враг и сейчас нападет. Хотел обернуться—не успел. Тот сшиб под ножку, насел—тяжелый, черный, липкий, ползучий гад. Шумное лошадиное дыханье пахнуло в лицо, ударило жаркой вонью. Чужая наглая рука рванула за полу, лезет, шарит карман. Кар-ман-чики-чики... Взвизгнул истошный ветер в уши. Дикий ужас влился в жилы холодной ртутью. Сил нет пошевелиться. А тот храпит, как запаленная лошадь, давит на брюхо, хлещет в лицо вонючими лохмотьями перегара, а гадььруки бегают по телу, щупают, ищут... Кар-ман-чики-чики... — Кричать надо,—вспомнил Треухов,—раньше не догадывался. Закричал протяжно, тонко, ребячьим, мужской потерял. — Кара-у-у...—Прихлопнула шершавая вонючая ладонь, не кон­ чил. Облился потом, обессилел, слезы ожгли глаза. — На, на!—забубнил разбитыми губами.—Возьми, пустой, тут, в пиджаке... возьми, на!.. Не взял тот, а приподнялся, рванул рукав, вытряхнул из шубы Треухова, как из мешка мякину, и нет уж—сглотнул буран и шубу, и человека. Ничего не было. Только ожгло потное тело, подбросило, погнало по улице. Донесло до дверей, загудела дверь под ударами ног, кула­ ков. Одно в мозгу: не простудиться, не умереть, жить, жить! — Ограбили!—хрипло выбросил дрожащей женщине. Упал на кровать лицом в подушку, зарыдал надрывно, прыгая телом. А в голове прыгала истошным визгом кровь: Кар-ман-чики-чики, Кар-ман-чики-чики... М. Премиров.