Сибирские огни, 1923, № 3

Раскрыла глаза Мария, темные, туманные, в снах, не понимает» только чувствует тяжкий сивушный дух, комьями падающий ей в лицо. Бормочет: — Кто? Чего надо? Не приходиль, не надо, я бояльси, не надо, не надо, я кричаль, я фрау будиль... Ах, беда! Уходиль от мене... Ах, беда!.. Ах, ох, беда!.. Скорчилась, втянулась сама в себя, замотала голову тряпьем, не дышет. Обезьяноподобный опешил. Стоит, втянул безмозглую, приплюс­ нутую в плечи, повесил длинные мохнатые до колен. Выдыхает пере ­ горевший спирт: — Мария! Мария! Маша! Не шевелится скорченное большое под серым тряпьем. А сзади неслышно стоит белая, с белым, как и рубашка, лицом, безмолвная. Дрожащие руки коснулись плеч Треухова, обхватили, тол­ кают прочь. Идет покорно. Спрятался мохнатый, длиннорукий, и сонно жму­ рится, таращит недовольные глаза, оторванный от снов человек. Не хочется—как не хочется!—бодрствовать, спать бы, спать бы век! Так, без слова, довела женщина мужа до кровати, уложила, ук­ рыла одеялом. Через минуту спали об а—и человек и мохнатый. А женщина долго стояла на коленях на холодном полу в одной рубашке и белой юбке—молилась темной доске. О том, чтобы сгинул мохнатый, звероподобный, сдох бы, а жил бы один человек. Чтобы человек работал, ходил—говорил при­ лично, не смотрел бы на чужих женщин, а только на нее одну, что­ бы кормил и одевал ее и сына. Темная доска бездушно слушала. X. У Тепловодского крестины. Посреди комнаты медная купель с теп­ лой водой,—не простудился бы первенец. На стуле белая кисейная рубашечка с розовой ленточкой, золотой крестик на ней. Свершает таинство о. Вышнеградский, законоучитель реального. Крестный—Тре­ ухов, темный с похмелья, злой—эх, скорее бы к рюмке! Кума—длин­ нолицая, длиннозубая классная дама Улита Ивановна, в белом. Пса­ ломщика нет, за него Треухов: гудит тихонько вслед за попом:—Исаия ликуй, дева днесь Еммануила... Первенец, сбитый, твердый мальчишка, орет бесстыдно, вынутый из воды, на руках у крестного отца. Держит его Треухов, как поднос с посудой, пролить боится. Поп мажет маслом кукольные ноздри, уши, кулачки с грецкий орех, розовые пятки с наперсток. Бормочет что-то—неслышно за воп­ лем свежего христианина. Потом строго спрашивает: — Отрицаешься ли сатаны и всех дел его? — Отрицаюсь,—отвечает за него Треухов. — Дунь, плюнь! Треухов дует, плюет. 6, „Сибирские Огни” № 3 81