Сибирские огни, 1923, № 3

Я что мудреного? И до этого дойдут, погодите. Такая резня начнется. — Не пугайте к ночи. Смеются, а внутри червь сосет: вдруг, правда, резать? Хочется з а ­ лить червя, загасить водкой что-ли. Выпить хочется. Выпить да заснуть. Торопятся. Треухов пришел заряженный—хватил для смелости сотку, р а з ­ вязно изображает учителя Иванова в синих очках. Косится—любуется Ниной Бережнбй, дочкой инспектора, гимназисткой. Хорошенькая, ах, какая хорошенькая! Скоро покончили, шумно вышли,—только двое-трое отстали,— кучей двинулись на пятую Ташкентскую, во главе с Михаилом Федо­ ровичем. Выпить. Отмахнуться от страшной жизни, забыться на часок— на два. Заснуть. Длинный стол, как корыто с месивом, а вокруг свиньи, чав­ кают. Багровые рожи, жирные слова и пасти, пасти, пасти, в которые льется спирт. Встать бы и кинуть в это чавкающее, свиное:—Пошли-ка вы к чорту отсюда! Нельзя. Надо сыпать веселыми словами, пустыми, как подсолнеч­ ная шелуха, лгать улыбками, взглядами, всем телом. Следить за каж­ дым—полна ли перед ним тарелка, не пуста ли рюмка, стакан, гра ­ фин. Так велит быт, великий деспот, единственный и вечный царь че­ ловеческий. Улыбается Нина. Я в голове угар от пьяного гомона, смеха, спиртных паров. Я в душе липкое раздражение, тянет плюнуть и уйти из дому. Висит над загаженным столом мутный гомон, хохот, сопенье, слова выскакивают, как пузыри на гнилом болоте, лопаются с воню­ чим треском. — Вино есть—хозяину честь. — Пьяница проспится, дурак никогда. — Повторим,—ум возвеселим, утроим,—ум устроим. Это—вечное. — Нина Михайловна! Ваше здоровье! — Дай бог вам женишка богатого... — Пятница Прасковёя, покажь мне жениха поскорее. — Го-го! — Хо-хо-хо... Тянутся потные рожи, глазки маслом смазаны, оскалены рты, вы­ катывают комья смеха. — Вот кончит курс, тогда и женишка поищем. Это—отец заступился. Я тот, бывший акцизный, Иван Янтоныч,—свое, не унимается: — Вали овес, как затрещит, отдавай девку, пока верещит.