Сибирские огни, 1923, № 3

И вдруг плеснуло в лицо горячими помоями бабьего, истошного, упоенно-страдного: Вино-ку-ур-чики-чики, Дина-ту-урчики-чики, Вино кре-епенькая, Во сто гра-а-ду-сов... Пахнуло банным телом, сивушным духом, окутало, понесло. На черном полу, между столом и кроватью, толклось, разомлевшее, измученное чадным счастьем бабьё, и голосило. За столом в дымном тумане качались мужичьи головы, потные свекольнокрасные лица. И, как пион в бурьяне, горела жаром красок купчиха Грядкина: Треухов уставился, пораженный? А та заулыбалась, закивала, в притихшем гуле разобрал Треухов. — Кума моя... У кумы пирую... Ха-ха... Нельзя, знаете... слияние с народом... время такое...—И опять смешок, тающий, и вкрадчиво­ усыпляющие ямки на щеках. Ничего не видит Треухов,—ударила в голову проглоченная водка,— только одно плавает в синем дурманном чаду: блестящая шея с пере ­ тяжкой и часть груди в красном пламени шелковой кофточки. Молодая баба уже подносит: — Выкушайте-ка. Мы ее с канфарой, крепчае. — Как с камфорой? — Канфору кладем. Да вы не сумлевайтесь. Оно здорово, не то, чтобы там чего... Пить хотелось, но камфора пугала, отказался. Опять толклось бабье, помахивая поднятой рукой, под сиплое, потухающее, голос: Ой ты, паренек, Поцалуй мине в роток, Поцалуй мине в роточек Я-алень-ка-ай... Одна ткнулась лицом в постель, распласталась поперек, не дви­ галась. Тихон кружился, угодливо охаживал, угощал, смахивая капли пота. Купчиха играла ямочками. Чики-чики-чики-чу, Цалаваться ни хачу..... — Вы меня, надеюсь, проводите? — Буду счастлив... Цалаваться горячо, Чики-чики-чо... Провожали все, гурьбой, до ворот. З а воротами, во тьме, пошли под-руку, спотыкаясь, толкая друг друга. Было новое, любопытное, будоражило. Взмывала пьяная сме­ лость. — А я вас не знала... — И я не знал вас. Но эта минута дала мне счастье...—Загля ­ дывал в глаза, смутно мерцавшие под высоко горящим глазом Сириу­