Сибирские огни, 1923, № 3

Я в мозгах засело нудной занозой: Кар-ман-чики-чики, Кар-ман-чики-чики... Звенит бабьим, визгливым, высверлило свищ, как в червивом орехе, надолго. Треснула дверь в сенях, щелкнула примороженая в кухню: Мария. И разом упало сердце, тяжелыми стали, ноги—налились. Удобнее минуты не дождаться. Шелестит мягко в кухоньке, пахнет свежей, оснеженной женщи­ ной. Подождал. — Ты, Мария?—Голос не свой—чужой, и тело чужое, непри­ вычное. — Яга,—комочком ваты оттуда. — В гости ходила? Не заметил, как п ер еш ел—стоит в дверях кухни, смотрит на вы­ сокую, большую, стройную. Я у той улыбка—и ласковая, и насмеш­ ливая—женская. Принарядилась: внизу широко и строго—черное, вы­ ше узко и ласково—розовое. Розовое любит. И лицо с мороза заре- веет. — Немки ласковые,—проносится суматошно внутри, и тут-же ба ­ бье, визгливое: Кар-ман-чики-чики, Кар-ман-чики-чики.-. — Гостям ходиль. — Шнапс тринкен? Засмеялась—цыплята пуховые выкатились, рассыпались. Играют голубые глаза на розовом. — Постой, я тебя угощу,—совсем молодецки вышло. Метнулся, налил стаканчик, подошел. — Ну-ка. Улыбается, мотает головой. — Ну-ну, кушай. Шнапс тринкен... Кар-ман-чики-чики, Кар-ман-чики-чики... — Ну, здоров... Выпила, сморщила тонкий прямой нос. Такая большая, а носик аккуратный, маленький. • Вторую налил. — Не-не... Кушай. Пасибо, кушай. Взял за руку:—Кушай ты, потом я. — Фрау што говорит?—смеется голубое на розовом, носик белый. — Фрау не узнает. Выпила. Скрипит снег, треснуло крыльцо, голос детский—Володин. Моргнула Мария, собрала скромно губы, сказала голубыми л а ­ сково, понимающе, как мать: — Ну-ну,—и пошла отпереть,