Сибирские огни, 1923, № 3
Кипит в груди раздражение, вот-вот вырвется наружу диким криком— удерн4и-ка. Издергались нервы, приятна домашняя тишина. Пошел за водкой—не отставать же от людей. День вечерне замглел, а хвосты у складов все еще гнутся. Встал в затылок. Впереди черный с зелеными клетками платок. Сзади сип лое дыхание над ухом. Шмыгают мальчишки, как мыши. Кто-то р а з бил бутылку, разносится острый запах спирта. — Припади, припади! Слизывай! Хохочут. Весело,—много ли надо? Старуха с корзинкой—торчат красные шапочки—продает по три за штуку, купленную по два. — Получай, бабушка, полтину барышу. — Не с руки, родимый, с утра стояла. — Ты! торговлю завела? Гуляй домой, покудова не отобрал!— строго кричит солдат. Медленно—скучно подвигаться вперед, к вечеру захолодало, зяб нут ноги. — Бают, по карточкам будут выдавать, карточку кажному на руки. — По скольки выдавать? — По пять, бают, бутылок. — Кажному? — Кажному члену семейства. — И титишным? —- И титишным, стало. — Хо-хо-о!.. Хохочут, весело,—много ли надо? Тает день. Канун праздника. Уютным, детским дышат Еечерние синеющие улицы. Фигуры мягко плывут, расплываются. Колокольный звон, как колыбельная песня, веет над сумеречным городом, над су меречной душой. Бредут, пошатываясь. Бормочут. Из карманов торчат бутылки. Учитель Треухов торопится домой, ощупывая на груди посуду с водкой. Дома лампадка у икон: где-то жена добыла деревянного масла. Стол под белой скатертью—праздничный—ждет самовара. Сумрачно, таинственно. В окне зыбится кроткой улыбкой первая звезда. Пахнет веками налаженным бытом, угнездившимся в душе неотрывно, неж но, до смерти. И нет уж ни революции, ни большевиков, ни жгучей ненависти. Вернулся детский мир, большой и таинственный, как океан, уютный и теплый, как колыбель. И первая зве зд а—не Вега, не Капелла— вифлеемская. И огонек под иконой в розовом стекле—жертва сердеч ная Христу—младенцу. И сумрак комнаты, и белый стол с живым самоваром, и новая стройная, ловко неслышная женщина с ласковой (пусть глуповатой) улыбкой на белом лице, мелькающая мимо—колы бель и кисейный над нею полог. Встать и молиться. Розовому огоньку и смуглому суровому лику в красном фольговом венчике.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2