Сибирские огни, 1923, № 3

хёли псам подобно. У нас умнее. У нас Пьют чистй—из казенной по­ судины. И деньги к тому-ж. Синие плывут вечера, вплывают в молочные ночи, как реки в белое море. Застыли ночи. Стоят, грезят лунными снами в облаках. Небо, как пена сливочная, как нежный гагачий пух—постель бездон­ ная. Утонул белый сонный месяц—белотелая пышная красавица. Не ­ жится. Нестись по молочным полям под пенным небом в санках - бе- гунцах, пьянеть не от водки—от женского теплого тела, заглядывать в близкие глаза, ловить в глубине их синие огни. Жги встречный в е ­ тер, пьяней душа, спите трезвые мисли—не до вас! Крепче сжимай рука послушно-гибкое тело, ярче, синёе горите синие огни! II. В окно учителю Треухову видно, как по улице течет водочный звонкий поток. С утра до полден—в бутылках, к вечеру—в человече­ ских телах. Жаркие, распаренные спиртом проносятся шумным саноч­ ным бегом туда-сюда, и вой и вопли, как волна, растут и падают. Треплются над санями ковровые платки, одеяла, белье кружевное шитое. Всему свету показывают приданое невесты: на, гляди, каково! Стемнеет—жутко. Выйдет на тесный дворик маляра Сероштана, у которого снял квартирку—трах! трах! тр-рах! Близко, дальше и опять—за углом, рядом. Жуть перекатывается по холодеющей спине: кажется, влепит шальную пулю глупая винтовка. Кто стреляет, зачем— не разберешь.. He -то милиция, не-то шатуны солдаты. Крики, брань разрежут синеющий стылый воздух. Поспешит в комнаты. Комнаты две да кухня. Тесно. Вечером еще теснее: лампадка с подсолнечным маслом чуть теплится,—нет керосину на базаре. Иной ра з совсем без огня. Читать невозможно. Скучно, жить не дают. Злоба глухая, приплюснутая, безысходная ворочается глубоко в душе. Да будьте все вы трижды прокляты! Скрипку достанет, сядет на кровать, в сумраке пиликает. Нет, и это нейдет. Мутная тревога отбила охоту ко всему. Расползается жизнь по швам. То война жить мешала, соки последние высасывала, нудила подсчитывать каждый грош, то революция—будь ей пусто. Большевики! Вспомнит, как прошлой весной потел в гражданском комитете, волновался, горел последним запоздалым горением, слова выкрикивал в смутное лицо парной толпы (по стенам текло—и стены потели), потом шагал в темноте по вешним лужам, по льдистым буграм, про­ валивался, падал. Я после кашлял по ночам, а в голове сыпались, как из мешка, отруби,—слова, слова, слова. Засорил словами мозги, как подсолнечной шелухой. Много было слов, метаний, поту—и чем все кончилось? Большевики! Кто они, где, каковы?~Не хочется знать. Ясно одно: перекручена жизнь веревкой. Сдавили ее, собрали в корявый кулак, стиснули—з а ­ дыхайся. Кругом беснуется стадо—повылазили изо всех ды р—разли- 5.-.Сибирские Огни" № 3. 65