Сибирские огни, 1923, № 3
Заснул пригретый тихими ласковыми думами. И день прошел, как неотрывное продолженье хорошего подкре пившего сна. Был Троицын праздник. Распахнув окно, Литовцев качнуп бе резки, прибитые к наружным стенам. Ударила в стекло веселая з е лень их листвы. Перегнулся через подоконник и глотнул его сладостно горьковатый, родной русскому, аромат. Хмелем в голову ощущение радости бытия. От этого аромата, от солнцем напоенного утра, от пе строй шумливой толпы Форштадтских девушек на церковной площади, от гимна жизни в криках играющих неподалеку от церкви детей. Ли товцев вспомнил, что Троицын праздник даже у мертвящего право славия сохранил свою языческую живую красоту. В церкви любящей тягучие покаянные стенанья рабьих молений сегодня весельем жизни согретая служба. Обедня на цветах и травах, с цветами и травами в руках. Молитвы о предельном изобилии земного плодородия. А там, за церковью, где синеет наклон будто помолодевшего от солнечной ласки неба, там сейчас буйство расцвета. Хороший празд ник—Троицын день! Для Литовцева, после томлений, как питье осве жающее. Расправился. Ясно улыбнулся сероглазой девушке, мимохо дом заглянувшей в окно. Будто благодарный привет послал. И от не ожиданного прилива бодрости, усмехнулся над вчерашним. Жизнь и в жестокости мудра. Как бабушка говорила: на живом все зарастет. Зачем киснуть? Когда уходил в сени к железному умывальнику (мил неуклюжий чайничек на подвеске), празднично подобревшая хозяйка набросала в его комнату травы и цветов. Беззлобный предсмертный их привет— последний сладчайший аромат сразу наполнил и, казалось, принаря дил комнату. Литовцеву захотелось петь. Хоть петь он не умел, громко затянул: — „Звезда севе-ерная“... В окно вызовом букет. Повернулся: Елена. В белом платье, с зарумянившимся от смущения щеками—как невеста. — Иду, Аленушка! Шел легко. Совсем незаметна хромота. Оттого, что легко на сердце, легка поступь. И чаще, чем обычно, прорывался молодой смех. Даже над тем, что не смешно. Давно уже так полно не ошу- щал своего здорового тела, молодости и полнозвучной радости. И день в лесу прошел, как короткий хмельной счастливый миг. Вернулись в город только, когда день закутался сумрачным в е черним холодком. На мосту встретили экипаж. Типуновы и Лебедев выезжали из города. Типунов крикнул им что-то. Слов из-за дребе з жания колес по мосту они не разобрали . Но слышали: в экипаже в ответ на слова Типунова расхохотались. Елене смех показался злым. Радость сгасла. — Знаешь, я что-то, Саша, боюсь! В городе много пьяных, а все начальство уехало. Вот сейчас Типуновы... А утром Марфа говорила: все комиссары сегодня за городом. Смотри, смотри, как скачут! Ну да, все пьяные! 4. .Сибирские Огни" № 3. 49
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2