Сибирские огни, 1923, № 3

— Милая! Аленка! --- Прости меня!.. Я люблю тебя. Я не могу без тебя!.. Целовал, как пил. Не отрываясь. Сжимал нежными, но сильны­ ми руками. — Жена моя милая! Жена моя вздорная! — Саша, Саша... Я не могу без тебя!.. Возьми меня к себе... Без венчанья! Мне ничего не надо. Возьми хоть кухаркой, только-бы с тобой, около... Я так тоскую, так беспокоюсь!.. Никогда не знаю, при- дешь-ли... Я изнервничалась. Ну, кухаркой возьми! — Кухарочка моя... Глупая, глупая... Я завтра приду обязательно. Ну, довольна? Связала? Завтра поговорим. Пойдем, провожу. Ночь кончается. Завтра у меня трудный день. — Но придешь обязательно? Ведь, обещал! — Приду. Целовал еще долго. Дождался, когда открыли на звонок. А ког­ да скрылась в дверях, сразу понурился. Тяжелая налегла тоска. — И здесь не то... Все о себе! Мой, будь при мне. Даже не по­ няла, какой для меня завтра день. Неужели согласится с'езд на из­ гнание? Неужели, действительно, я, преданный им каждой мыслью, стал им чужим? В домах и на улицах оцепенело живое в крепком предрассвет­ ном сне.С побледневшего, будто усталого неба, смотрел на землю тре­ петный глаз одинокой запоздавшей звезды. У неспящего в такой час живей тревога человеческой мысли. И Литовцев от этой тревоги, не­ заметно для себя, ускорял шаги. Почти бежал к роще. Как в стра­ стном споре четкости мыслей мешал их стремительный наплыв. — И Скрыпкин, и Степан, и Леонид, нет, они не жестоки... И они не ослеплены... Они знают... Какое было лицо у Степана, когда прощался... Они знают, что отход от них интеллигенции— тяжелое по­ ражение. Да, поражение! Перестать верить в нынешнюю интеллиген­ цию, значит, отмести и интеллигенцию прошлых лет! Унизить, втоптать в грязь и декабристов, и шестидесятников, и семидесятников. Приз­ нать их жертвы, их значение для поколений ничтожными! Все надежды возлагать только на победу голой силы— нельзя. Быть может моя по­ вышенная интеллигентская нервность.. Моя профессиональная, что-ли, отзывчивость ко всякой человеческой боли мешает мне... Мешает мне найти жестокую, но необходимую твердость, чтобы перешагнуть через^ мое отвращение к культу силы. Отвращение к тому культу грубой материальной силы, которая дается винтовкой, дубиной, здо­ ровым кулаком, властью. Быть может, действительно, сила это— право... To-есть, сила вот этих людей! Вот этих, гнивших в окопах, живших мерзкой, рабьей жизнью. Быть может утверждение их прав должно освящать даже самое гнусное насилие, если только оно во имя их? Насилье над личностью! Запрет не только свободного слова, но и свободной мысли. Если ты не в наших рядах, ты враг, которого надо уничтожить! Вот разгул этого „уничтожить" могу-ли я принять? Нет, не могу! Во имя свободы, поруганье этой свободы— я не приемлю! Я мог быть членом террористической партии только пото­ му, что стрелять во властных, в представителей вот этой грубой силы,