Сибирские огни, 1923, № 3

сколько гениален был Белинский в своих социологических характе­ ристиках. Здесь он ярко и точно, приближаясь даже к терминологии „Ком­ мунистического манифеста", вскрывает противоположность интересов буржуазии и пролетариата „конституционную мишуру" Франции, ука­ зывает на раскол народа, грозящего скоро вырасти в „мужа", на от­ ход от народа „образованного общества". И даже в частных утверж­ дениях, например, о возможности появления „изгоев" в этом „обра­ зованном обществе" и перехода их на защиту интересов пролетариа ­ та в революционные эпохи, даже в этом, Белинский приближается к научному пониманию истории в духе „Коммунистического манифеста". Здесь, в конце своей жизни, он, наконец, обретает реальнейшую веру, живо, хотя и уже трагически поздно для себя лично, пережи ­ вает, предвидит грядущие классовые битвы з а безклассовое общ е ­ ство. Он умирает на великом перевале, когда за границей раздаются уже слова „Коммунистического манифеста". И глубоко симоволично для личности Белинского то, что дата 1923 года является одновременно семидесятипятилетней годовщиной смерти Виссариона Белинского и годовщиной появления —первого опубликования —„Коммунистического манифеста". Значение Белинского огромно для судеб русской культуры. Б е с ­ спорны и общеизвестны его заслуги в литературной области. Они остаются непревзойденными и далеко ещ е практически неисчерпанны­ ми и в наши дни. Даже поспе опошляющих исследований бесчислен­ ных гробокопателей ,—учителей словесности, профессоров, которых страстно ненавидел недоучка Белинский, эти заслуги встают перед нами живо и ярко. Они остаются непоколебленными и после выступ­ лений эстетов-критиков Д. Волынского и Ю. Айхенвальда, непонима­ ние и отрицание значения Белинского у которых коренится в их со ­ циальной сущности и свидетельствует лишь об их* глухоте к будуще­ му широкой России. Белинский первый понял и первый доказал, что искусство есть одно из важнейших и органических проявлений граждански и куль- турно-зреющего общества, он первый утвердил реальную мощь ли ­ тературы, как общественно неизмеримо плодотворного средства. И он умел это сочетать с резким и последовательным отрицанием гру­ бого утилитаризма, умствующего „направленчества" в искусстве, ясно ощущая его имманентную целесообразность, рождающуюся из беско­ рыстного восприятия его, из существа его эмоционального влияния. Нам бесконечно трудно, почти невозможно учесть в полной мере прошлую историческую перспективу и ту гениально-мужественную и проникновенную интуицию, с которой он дал истолкование значения творений его современников-писателей. Кольцов, Пушкин, Лермонтов, Гоголь нашли его мощную под­ держку, и это в тот момент, когда противоположный лагерь во главе с такими авторитетами, как Надеждин, Шевырев , смеялся над Пушки­ ным, Гоголем.