Сибирские огни, 1923, № 3

лице своем мыслящую физиономию, покрыв нижнею губой верхнюю.. Я их разговоры? Разговоры о картах, о погоде, обедах, завтраках, о собаках, о чепчиках, разговоры о том, какие теперь носят фестончи­ ки, плавные разговоры о своих любовных историях. Я что они д е л а ­ ют, когда собираются вместе,—„в общество"? Они, как мухи, слетают­ ся вместе и обсыпают жадно и липко лакомые куски, они являются на бал показать себя, „потереть ножками" при ярком освещении. На этих балах, маскарадах пошлости, молодые танцуют, а толстые, пожи­ лые играют в карты, а некоторые сидят неподвижно даже тогда, ког­ да залезает им в нос муха. И эти люди управляют государством, эти люди владеют народом, им распоряжаются. Белинский первый уяснил, что Гоголь здесь подвел своим про ­ изведением тот смертельный баланс дворянско-монархической России, о котором мы говорили выше. Для Белинского Гоголь был первым художником, который, как он перед смертью сказал в своем письме к нему, „своими дивно-художественными, глубоко-истинными творениями так могущественно содействовал самосознанию России, давши ей воз­ можность взглянуть на самое себя, как будто в зеркале"... В творениях великого сатирика Белинский первый ощутил ог­ ромное количество гениально высеченных, жадно-сконцентрированных в художественных образах, вопиющих противоречий сословного общества, сделавших человека „уродом, прорехой на человечестве",—противо­ речий, от восприятия которых у читателя рождался естественно, с н е ­ избежностью психического рефлекса, порыв к здоровому человеку, зарождались качества нового мироощущения,—порыв к новым формам общества. Рядом с Гоголем высится Пушкин, значение которого Россия уяс­ нила себе лишь вслед за Белинским, после его гениальных „Пушкин­ ских" статей. В этих статьях, при р а з б о р е и определении пафоса Пушкинских произведений, Белинский и дал главное обоснование своей социаль­ ной эстетики, которая в основе остается непреложной и до наших дней. В чем собственно „соль", социальный экстракт определения, данного Белинским Пушкинскому творчеству? Даже такой апологет и знаток Белинского, как Иванов-Разумник* считает своим долгом оправдывать и дополнять Белинского в этом пункте,—в самом социологически и эстетически гениальном, остром и удачнейшем, что дано Белинским. „До него (Пушкина) у нас не было даже предчувствия того, что такое искусство, художество, которое составляет собою одну из абсо ­ лютнейших сторон духа человеческого"—утверждает Белинский. „На­ ша русская поэзия до Пушкина была именно позолоченною пилюлей, послащенным лекарством." „Пушкин был призван быть первым поэтом художником Руси, дать ей поэзию, как искусство, как художество"... Мы знаем уже, чем занималось господствующее сословие в ли­ тературе, и Белинский нам говорит, чем была эта „литература". Из. искусства дворянство стремилось сделать или легкую забаву или от­