Сибирские огни, 1923, № 3

что она, несмотря на ее литературные несовершенства, является пла­ менным протестом и против крепостного права и против всего со­ циального уклада России той эпохи. Здесь Белинский пытается впер­ вые поднять перед обществом те вопросы, с высоты которых он не спускался всю жизнь и умер на устах и в сердце с ними. После исключения из университета, Белинский переживает тяже­ лую полосу жизни: сильно нуждается, переживает душевные муки от неудачи с драмой, ютится на чердаке, где воздух отравлен испарения­ ми от прачешной, находившейся внизу, под его своебразной кварти­ рой. Но он ни на минуту не оставляет своей мечты, своей вечной люб­ ви—стремления к литературе, она с ним и ею живет он постоянно.. Однажды его материальная нужда обостряется ро того, что си, стыдливый, застенчивый, заняв одежду у знакомых, вынуждает себя идти к какой-то дальней родственнице, чтобы попросить целковый. Он идет, но там смущается настолько, что не решается спросить о деньгах; выходя, он забывает надеть галоши и оставляет там их на ­ всегда. Так он целомудренно-застенчив в делах житейских, но когда дело коснется литературы, то он вновь становится Белинским. И ин­ тересен в этом отношении случай, когда этот застенчивый Белинский, еще раньше,—вскоре по приезде в Москву,—зайдя в книжный магазин,, начинает настойчиво убеждать приказчика, что у них скверный под­ бор книг, что у них нет в магазине подлинной литературы. Материальные средства Белинский в это время добывает, зани­ маясь переводами французских романов, но это дает ему слишком ма­ ло средств. Весной 1833 года Белинский знакомится с Надеждиным, издате­ лем „Телескопа" и „Молвы", в этих журналах пробует свои силы на мелких рецензиях. В то же время дает частные уроки. Но все это было для Белинского внешним, преходящим: „в ти­ шине, в тайне" он жил другим: он творил в это время свою первую статью, свою элегию в прозе „Литературные мечтания", начало кото­ рой и появилось осенью в 1834 году в „Молве". Это первое выступление Белинского сразу поставило его выше всех критиков того времени. И до сих пор без волнения нельзя чи­ тать этой статьи. Эта первая любовная песнь светлой Беатриче—рус­ ской литературе—прозвучала, как великая поэма для друзей Белин ­ ского, как социальное откровение. Здесь собственно и открывается тот Белинский, который нам так нужен и значение которого для судеб русской культуры столь значительно. В лице Белинского впервые выступил на литературное поприще разночинец, который с гениальной остротой заговорил о своем со­ циальном одиночестве и общей социальной расщепленности русской жизни. Пророк взыскующий—еще неясно, но до личной тоскливости остро—социального града, классовой опоры. В тот период по серье з ­ ности, „религиозности" тона с писаниями Белинского могли сравнить­ ся только „Философические письма" Чаадаева , с совершенно иной; точки зрения, но так-же трагически-остро прокричавшего, что Рос­ сия, в сущности, еще не имеет своей истории.