Сибирские огни, 1923, № 3

В уездном училище, в гимназии Белинский читает Дмитриева, ^Сумарокова, Державина, Хераскова, Петрова, Станкевича, Богдано­ вича, Максима Невзорова, Крылова; плачет над судьбой „Бедной Лизы" Карамзина,—и после всего этого один бродит по ночам, бес­ сильный заснуть, забыться. В эти моменты давящего и постоянного одиночества и складывалась его личность, искали исхода накоплявшие­ ся в нем силы, определялось направление его судьбы. Он не мог думать ни о рыцарских подвигах, ни о крестовых по­ ходах, ни о подвигах Суворова, это его мало занимало, ибо первым врагом для него явились „ближние его", а затем—та ужасающая со­ циальная обстановка, в которой тогда жили низшие сословия, не об ­ ладавшие властью. И единственный путь, особенно в пору юноше ­ ского романтизма, который он мог избрать в то время, были для него слово—литература. Уже в юношескую пору Белинский пишет свои будущие статьи. Найдя свою „религию" в искусстве, уходя от одиночества в кни- ти, он заполняет кипы тетрадей выписками из них, потому что он уже в тот момент остро переживает человеческие слова; он, будущий великий критик, великий читатель и вдохновитель писателей, глубже самих авторов проникает в их сочинения. Уже юношей он „со с тр аш ­ ной уверенностью" начинает высказывать свои мнения о книгах. Обычно, робкий, тщедушный, он чувствует себя в этой области хозяи­ ном, обладателем внутренних тайн и загадок. Он после сам расска­ зывает в своих критических статьях, где вообще много суб'ективно- лирических отступлений, как сидит он весенним вечером у окна—в сво­ ем глухом Чембаре—и смотрит на небо. Он, этот маленький кусочек одушевленной материи, смотрит в бесконечное пространство и растет, растет... Слушая крики лягушек с болот, блеяние возвращающегося с пой л е й стада, он уже напряженно суммирует, синтезирует в себе хаос всех книжных и жизненных впечатлений, ищет каждому слову челове­ ческому его место, раскрывает его смысл. Социально и интимно одинокий, он, однако, уже в то время сумел отбросить от себя, раскрыть социальную пустоту сословного, лживого обманного искусства площадного Сумарокова, холодного, напы­ щенного и сухого Хераскова, напряженно-торжественного, но бедного жизненным содержанием Державина. Не отыскивая какой-либо тен­ денции в искусстве и оставаясь врагом ее до своей смерти, Белин ­ ский уже в Чембарский период начинает обретать своего Пушкина, ощущать огромное значение той революции в искусстве, которую последний произвел своим творчеством. Белинский начинает страстно и самозабвенно мечтать о литера­ туре, как юноша о своей первой любви. И литература осталась для Белинского единственной любовью в его жизни. Он одинок и в гимназии, ведет совершенно замкнутую жизнь, и ходит только в театр. Товарищи насмешливо зовут его „философом". Его не трогают ни пензенские, ни чембарские красавицы , хотя он и влюблен, но его возлюбленная далеко... там в Москве, в Петер­ бурге, ибо слишком необычен выбор этого чембарского Ромео'- его Джульеттой была всю жизнь литература. И он едет в Москву, при­